Сибирские Огни № 005 - 1990
рит даже. Зачем бабы старились, глаза портили? Разве что работа полегче. Так и зарплата не ахти. Скромная зарплата. Сама скромная, зарплата скромная, прописана в общежитии, вот и найди попробуй пару. Жалко девок, такие, бывает, умные и красивые пропадают. Нам-то уж ладно, мы — бабы битые, как-нибудь проживем. А эти девчонки на корню прямо сохнут... Что это я, как на профсоюзном собрании,— спохватилась Людмила.— Надьке на судьбу пенять не чего. Да она, наверное, и не пеняет, но решилась, наконец, родню по казать. А может, он потребовал. «Если, мол, у тебя есть сестра, так покажи. Мне, мол, без разницы, кто она у тебя, штукатур-маляр или министр полутяжелой промышленности, мне важно, что она тебе сестра, и я хочу ее видеть. А дети должны знать, что у них есть род ная тетка. А то привыкли под себя грести и больше ничего не видят, родниться разучились». «А, может, у него брат есть старший»,— неожиданно для себя подумала Людмила и тут же отвела эту мысль. Степан, он хоть и не муж по закону, да и в душе она его мужем не считает,— дружок, одно слово, но лучше бы брата не было. Вообще, она — противница подобного сватовства. Свое, оно должно само найтись, а так это выходит, как при старом режиме. Парень с дев кой ни разу не виделись, а их взяли за руки, подвели друг к другу и говорят: «Отныне вы будете муж и жена». Людмила не заметила, как мысленно стала спорить с сестрой и шурином. И получалось у нее убедительно, хотя сама она очень сожалела о тех далеких старинных порядках, когда родители реша ли судьбу детей. Трамвай между тем уже снова шел полупустым, и скоро Люд миле надо было выходить. Напротив нее сидели две аккуратные седые старушки, они были похожи друг на друга, как сестры, хотя, по-видимому, были даже не знакомы. Они почему-то очень строго смотрели на Людмилу, что-то им в ней не нравилось. Людмила улыбнулась старушкам, но ни одна из них никак не среагировала. Наверное, они просто не видели ее своими поблекшими глазами. «Уже вдаль смотрят,— думала Людмила.— А мы все еще — под ноги и все суетимся, крутимся, а время-то, как реактивный самолет, летит. Тот хоть белую дорожку после себя оставит, хоть ненадолго. А тут — вообще ничего». Ей опять стало грустно. Она тяжело поднялась с сидения и две оставшиеся остановки ехала стоя, томимая недобрым предчувствием. В конторе все произошло даже быстрее, чем Людмила предпола гала. И по тому, с какой готовностью и с каким сочувствием в гла зах ей подписывали заявление, как, даже без просьбы, предлагали аванс, Людмила вдруг с полной ясностью почувствовала, что такие телеграммы нормальные люди не дают для шутки или для розыгры ша, и за ними стоит человеческая беда или горе. А когда секретарша из приемной принесла ее заявление на три дня без содержания с положительной резолюцией главного инженера и сказала, что тот просил передать, что Людмила может взять и оче редной отпуск, если нужно, у нее вдруг ослабли ноги. Она села на подставленный кем-то стул и долго сидела так, закрыв лицо руками. Она не плакала, нет. Она ясно вспомнила, что точно такого же со держания телеграмму получила она перед смертью матери. Правда, мать тяжело болела, и, когда пришла телеграмма, Людмиле ее даже не надо было читать, она уже все знала. В живых мать она не заста ла и проститься не удалось. Людмила очень обижалась на Надежду, которая тогда сидела с матерью, за то, что та не дала телеграмму хотя бы на день раньше. А вот теперь... Людмила почувствовала на плече чью-то руку. Она подняла голову. Над ней стояла расчетчица, та самая, с которой Людмила часто ругалась. — Пойдем, распишешься в ведомости. Мы тебе решили отпуск ные начислить, если все в порядке, попросишь, чтобы отозвали.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2