Сибирские Огни № 005 - 1990

нашиваться. Она опустилась на колени, сделала несколько судорож­ ных движений, пытаясь подняться, но лишь завалилась на бок. Го­ лова ее при этом неестественно запрокинулась. Это было похоже на сиплый стон, на горловой клекот, который она хотела оборвать, при­ глушить, но не могла с собой справиться. Слезы безудержно текли у нее по щекам. Время от времени, чтобы передохнуть, она непроиз­ вольно и тяжко всхлипывала, но это нельзя было назвать человечес­ ким плачем, она действительно выла, как может выть собака над оставленным людьми жильем, как волчица, у которой из логова ута­ щили волчат. Ей казалось, что ее раздирают изнутри крючьями. Еще никогда она не испытывала таких страданий, такой боли. При этом какой-то частью сознания она понимала, что все, что с ней происхо­ дит,— гадко, позорно и недостойно. И от этого ее страдания станови­ лись еще сильнее, но она ничего не могла с собой поделать. Она не видела, что происходит в комнате, не видела, как женщина, которая была у Степана, стараясь не глядеть на Людмилу, путаясь в белье, начала одеваться. А Степан, забившись в самый угол кровати, дрожа подбородком, как китайский болванчик, покачивал головой. Рот его кривился, как будто он хотел что-то сказать, но ничего не мог выго­ ворить, а лишь, как немой, беззвучно артикулировал, мычал, подвы­ вал Людмиле. Женщина наконец оделась, схватила с вешалки шубу, высколь­ знула за дверь. И только тогда Степан догадался налить в стакан во­ ды и подать Людмиле. Она по-прежнему стояла на коленях, рас­ качиваясь из стороны в сторону. Воду она тут же расплескала. Тогда Степан, придерживая Людмиле голову, помог ей сделать несколько глотков. Она немного успокоилась. Степан помог ей сесть на стул. В комнате стемнело. Степан, как провинившийся школьник, си­ дел на кровати, сжав ладони коленями. Людмила мокрым платком промокнула слезы и сказала почти спокойно, хотя голос ее после долгого плача был хриплым и слегка дрожал: — Все, девка, кончен бал. Ты бы, Степан, свет, что ли, зажег. Хо­ тя, нет, погоди немножко, пусть морда спадет, а то напугаешься кондрашка хватит и на пенсии не поживешь... Ты уж прости меня, дуру неотесанную, весь праздник тебе испортила. Любовь, можно сказать, разбила. Вот ведь жена нежданная-негаданная подвалила. Чума болотная. Без предупреждения, без стука. Это же надо. И це­ лую сумку харча перла. Слышишь, дружок, целую сумку харча. А ты, поди, сыт по горло. И пьян, и нос в табаке. Степан пошмыгал носом в темноте. — У тебя что, насморк, что ли? — спросила Людмила насмеш­ ливо. Степан снова промолчал, он одевался. — Ты и шарфик надень. С шарфиком ты мне больше нравишься. — Не смейся надо мной, я уже старый человек,— сказал он. — Все мы старые,— сказала Людмила, подумав. Как я могу над тобой смеяться. Это я — старая дура. И, главное, с харчем. Со жратвой, понимаешь.— Она всхлипнула.— Ты немного подожди. Я сейчас уйду. Только ничего не говори. Пять минут еще. И свет не за­ жигай, без света как-то легче. У Людмилы невыносимо болел затылок, все тело будто было из­ бито, но на душе стало как-то легче. Почти спокойно. Степан по-прежнему молчал. «Он просто боится, чтобы я еще че- ' го-нибудь не выкинула». — Я не чокнулась?— спросила она в темноту. — Да нет вроде, — сказал он глухо. — А что же ты молчишь? — А что говорить? — Ругайся.