Сибирские Огни № 005 - 1990

молодых людей с еще не сформировавшимися вкусами и взглядами. Гляжу на своих де­ тей и вижу, какую «услугу» оказы вает им богатый выбор книг любого ж анра, в том чис­ ле и в домашней библиотеке. Серьезное чтение, постоянно откладываемое на потом, усту­ пает место приключениям, детективам. Говорят, что детектив имеет право на жизнь, осо­ бенно хороший, наверное, это так. Но — смотря какую часть он занимает в прочитан­ ном тобой. Массовое увлечение развлекательной литературой, когда не остается места для книг великих писателей всех времен и народов, прошедших проверку временем, на которых воспитались многие поколения, мне напоминает алкоголь или наркотики, попро­ бовав которые, не закаленный, не защищенный организм уже не может остановиться, приобщиться к истинно «разумному, доброму, вечному». Мы же были защищены от «дурм ана» ввиду его полного отсутствия. Причем, как правило, получалось так, что книги мы прочитывали за один-два года, а то и более, до того, как изучали их ж е в школе. Конечно, усваивалось не все, а многое не так, но все равно к моменту «прохождения» мы уже знали, о чем идет речь. Это происходило по двум причинам. Во-первых, как уже говорилось, мало было другой ли­ тературы, во-вторых — мы брали книги у старших братьев и сестер, изучающих их по школьной программе. Любовь к поэзии у меня формировалась на стихах Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Некрасова. Мало зная других поэтов, считал, что все остальные пишут так ж е — мощно по смысловому заряду, тонко по лиризму, заранее считал их для себя близкими по сопе­ реживанию как автору, так и героям. И опять же усматриваю резон в том, что круг доступных нам поэтов был ограничен, иначе могло не сложиться такого, не просто теп­ лого, а органически не отделимого от моей сущности отношения к поэзии. Поэзия помогает жить. Она защищ ает тебя от дурных, безнравственных поступков и помыслов, ведет к пониманию прекрасного, формирует идеалы, жизненные ценности; зная наизусть много стихов и поэм, в нужный момент извлекаешь из памяти необходи­ мое тебе четверостишие для аргументации того или иного довода в жаркой дискуссии; черпаешь как из источника вдохновения, когда решаешься на серьезное дело, и как от аккумулятора заряж аеш ься энергией; в минуту слабости, депрессии, жизненных невзгод и потрясений — это лучшее лекарство, бальзам ; через поэзию, чтение и заучивание сти­ хов приходит знание многого из того, о чем сказано в них. Ну и, наконец, память — она здорово тренируется при заучивании стихов наизусть и помогает запоминать любую дру­ гую информацию. Д авид Кугультинов пишет в статье о Пушкине: «В едь высшая красо­ та, красота поэзии, концентрирующей в себе все лучшее человеческого духа, всегда бы­ ла тем идеалом, к которому стремились люди через бури и невзгоды» («Советская Рос­ сия», 25 января 1987 г.). Поэзия на всю жизнь стала не просто моим спутником, а моею частью. Мощь поэтической строки. По силе эмоционального воздействия, концентрации смысла, как созидательного, так и разрушительного заряда, поэтическое слово много­ кратно превосходит сказанное прозой. Поэтому мне не представляется чрезмерно гиперболизированным высказывание Л ьва Толстого о том, что его «Война и мир» выросла из стихотворения М. Ю. Лермон­ това «Бородино», как куст пшеницы из пшеничного зерна. Рискуя скатиться к вульгаризации и сделать некорректные сравнения, сравнивая СЛОВО с материальными образами, я бы попытался тем не менее провести следующие аналогии. Каменный уголь, графит, алм аз — все это углерод, химический элемент, зани­ мающий определенное место в периодической системе Менделеева, обладающий вполне конкретными однозначными свойствами. Однако алм аз — это одно: абсолютная твер­ дость и исходное для получения бриллианта, уголь и графит — совершенно другое. Так и слово в поэтической строке, по сравнению с прозой, то ж е слово, но смысловая и эмо­ циональная нагрузка совершенно различны. Сравниваю произведения двух крупнейших мастеров: Шолохова с его «Тихим Д о ­ ном» и Багрицкого, написавшего «Д уму про казак а Опанаса». И там, и там — глубочай­ шая драма человека на переломе эпох, поиск своего места в разбуш евавшихся классо­ вых стихиях, тупик. Однако для описания одиссеи Григория Мелехова потребовалось не­ сколько книг, в то время как трагедия Опанаса раскрывается на десятке страниц. Впрочем, в свои школьные годы я тянулся к поэзии, не имея в виду ее огромное значение (откуда было зн ать?), а просто потому, что она очаровывала своим звучани­ ем, ритмом, гармонией. Будь на месте Натальи Ивановны другой учитель^ трудно ск а­ зать, как бы все это пошло.