Сибирские Огни № 004 - 1990

ватага от нас отстала. Мы шли справа, отставая примерно на конский корпус. Мне ка­ залось, что в этот момент мы с Майкой представляли единое целое. Я кричал, бил го­ лыми пятками в бока кобылы, хлестал ее путом, но это было излишним, так как она и без того скакала изо всех сил. Не знаю, то ли с умыслом, то ли увидев впереди препятствие, парень резко повернул Серка налево. Майка— за ним. А я, сохраняя инерцию, полетел вперед, по курсу, впра­ во от лошади. От удара потерял сознание. Прихожу в себя — вокруг ребята верхом на конях, поднимаюсь — вроде все цело, только голова кружится. Как я потом понял, со­ трясение мозга было. А кругом — смех и никакого сочувствия. Все-таки — юность же­ стока. Опять до слез обидно и потому, что больно, и потому, что упал с коня — «подрыв престижа», и что так и не догнал товарища, и что смеются над тобой, и, что самое главное, порвана рубаха — и как это объяснить матери. Как-то так нас воспитали, что на свои травмы, ушибы, болячки, которые можно скрыть, мы никогда не жаловались родителям. Чаще всего в дополнение к уже полу­ ченным неприятностям можно было получить новые — уже от отца с матерью. Однако все эти конные скачки, так сказать романтическая составляющая, по време­ ни представляли незначительную долю нашего бытия в период колхозного сенокоса. А в основном — это тяжелый, продолжительный, однообразный и порой изнурительный труд. Рано утром с восходом солнца, а то и до того, тебя будят, а как хочется спать в это время! Идешь в поле ловить коня. Завтрак. Начинается работа. Мужики-метчики стараются, пока не наступила жара, сделать побольше и не дают ни минуты отдохнуть. Слепни, пауты, оводы кусают босые ноги (мы летом не знали, что такое обувь), лицо, да и через рубаху прожигают. Жара, пот. Кажется, время остановилось и не будет этому конца. Часов ни у кого нет, ориентир — солнце. И посматриваешь на вагончик, возле которого хлопочет повариха. Поднятый на шесте флаг будет означать, что обед готов, пора кончать работу. После обеда взрослые прячутся в тень — поспать, а мы верхом — на реку — поить и купать лошадей. Жара спадает и снова работа до позднего вечера. Тут начинают свое дело комары. Укус комариный слабее паутиного, но комары бе­ рут массовостью. Комара можно отпугнуть только дымом. Вечером садимся ужинать, разводим костер: зажигаем сухое сено, а сверху заваливаем сырым, свежескошенным. Получается густая пелена дыма, стелющегося по земле. Лошади тоже подходят под спа­ сительные клубы дыма. Вообще, лето в России очень омрачается обилием гнуса, который не дает покоя ни днем, ни ночью. Не случайно А. С. Пушкин говорил: О лето красное, любил бы я тебя, Кабы не зной, не пыль, не комары да мухи. Но что касается Сибири, то насыщенность этими тварями здесь многократно выше, чем в русской средней полосе, уже не говоря о южных районах страны. Нам, сибирякам, комары Подмосковья вообще кажутся не заслуживающими внимания. Однажды летом мне пришлось отдыхать в районе Полян под Москвой, и мне казались непонятными се­ тования москвичей, жалующихся на комаров, которых я просто не замечал. А вот о си­ бирских комариках есть очень впечатляющие слова у Андрея Вознесенского: Меня, оленя, комары задрали. Мне в пену не нырнуть с обрыва на заре. Многоэтажный гнус сплотился над ноздрями, Комар на комаре. Оставьте кровь во мне, колени остывают, Я волка задирал в разгневанной игре, Комар из комара сосет через товарища — Комар на комаре. Спаси меня, якут, я донор миллионов. Как я ни придавал значение муре, В июльском мареве малинового звона Комар на комаре. Я тыщи их давил, но гнус бессмертен лютый, Я слышу, как сквозь сон, покинувши меня, Над тундрою, звеня, летит, налившись клюквой, Кровиночка моя.