Сибирские Огни № 004 - 1990

цинизму несправедливости? А стюардессы, три милые интеллигент­ ные девушки, они прекрасно видели, что я трезвый, но «вы пьяны» — солгала одна из них, самая юная, и, произнося ложь, опустила глазки. Все трое знали, что участвуют в деле постыдном, но лгали, не чувствуя угрызения совести. В школе их воспитывали на вы­ соких образцах классики, учили, что лгать нехорошо, надо быть милосердным, жить с чистой душой, но недавние школьницы, они ведь тоже приговорили меня. И тот невзрачный человек в форме, штурман или старший стюард, которого командир послал уста­ новить истину, тоже, не дрогнув, солгал, повторив чужую ложь, — зачем хлопотать, разбираться? Лжи охотно поверили и в пилотской кабине, командир корабля — тоже, и коллективный приговор мне вынесен единогласно, как просто! А вдруг все еще даже проще? Понадобилось кого-то увезти этим рейсом, надо было освободить место, жребий пал на меня: «Вы пьяны, командир сказал, что на борт вас не берет». Нет, нет! Слишком это страшно, слишком гнусно, окажись правдой! Пилоты, люди гордой мужественной профессии, не будут они позорить себя грошовым жульничеством? Но ведь он, командир, этот неведомый мне человек мужествен­ ной профессии, он произнес слова приговора! Снимайте, сказал он, вызывайте милицию. Не дрогнуло мужественное сердце!.. Обвинительный вердикт вынесли мне и земляки мои — два салона присяжных заседателей, — виновен! Женщины, мужчины, студенты, рабочие, сельчане, девушки, подростки... Но допустим, допустим! Допустим, хотя это не так! — я был выпивши, пусть даже от меня пахло, но ведь на заграничных рей­ сах «Аэрофлота» те же стюардессы разносят пассажирам вино и коньяк! «Суд! Пусть будет суд! И не суд, а громкий процесс с судья­ ми, заседателями, обвинением и защитой, следствием и пригово­ ром именем Республики! Но не к здешнему прокурору-свистуну я обращусь с просьбой возбудить дело. И к районному не пойду, воз­ можно, это он и есть, районный прокурор. Я пойду выше — к городскому прокурору. Останусь в Ленинграде, буду жить здесь, сколько понадобится, ночевать, где придется, — война! Война про­ тив вора-капитана и прокурора-хамелеона! Воевать против мундир­ ных дам, против куколок-стюардесс, наученных лгать ангельскими голосами. Против земляков - соотечественников, утративших самую прекрасную черту русской души — сострадание чужой беде. Против них, но и за них! Я понимал женщин-землячек, побо­ явшихся, что я обеспокою их в полете: так мало они видели доб­ рого! Вечные очереди, скандалы дома, грызня на работе, неспокой­ ные ночные улицы... Мне было жаль мальчишек-милиционеров, в души которых кто- то успел вдолбить повадки собак-овчарок, не слышавших о состра­ дании и милосердии. Жаль мне было и мундирных чиновниц, кото­ рые, кроме своего мундира, ничего хорошего не видели, но больше других было жаль куколок-стюардесс: невыносимо тяжко им бу­ дет жить с тем страшным уродством души, коим, как дурной бо­ лезнью, наградило их проклятое время. Пусть будет расследование, суд, пусть все обернется против ме­ ня же, но пусть люди узнают и о себе правду горькую — во спа­ сение свое! Семь утра. Стекло на моих часах треснуло — хорошо трениру­ ет режим своих опричников. Шляпа в масляных пятнах — конец шляпе, в рюкзак ее... Дождаться девяти часов, на автобус — и в центр. Найду про­ куратуру, запишусь на прием, буду сидеть в приемной незыблемо, каменно, пока не дождусь приема и не у какого-то заместителя — у первого лица.