Сибирские Огни № 004 - 1990

сальничек резиновый, купленный по случаю на Невском. Ручка го­ лубая, ручка белая металлическая. — Все? — Из вещей не вижу Распятия. — Какого еще Распятия? — поднимает брови капитан. — По­ ясните. — Это крестик нательный. Распятие Христа с пятью бриллиан­ тами. Из платины. После обыска я видел его у вас на столе. Он был завернут в бумажку. — Завернут в бумажку? И лежал на моем столе? — Вот здесь. — Я показываю на место, где лежит сейчас бу­ мажник. Капитан поднимает бумажник, под ним — ничего. Стучит им об стол, скребет пальцами в отделениях. — Видите, пусто. Так что ищите свои вещи, где потеряли, мы вам не ищейки. Других претензий нет? — Были еще деньги. — А это не деньги? На столе вразброс валяется какая-то мелочь: несколько деся­ ток, две-три пятерки, мятые рубли. — Это не мои деньги. У меня была сотенная, две полусотен- ных. Всего около трехсот рублей, а тут... — Тут сорок семь рублей, девяносто три копейки. Все, что изъято при обыске. Пересчитайте, подпишите протокол. — Подписывать протокол не буду, деньги не мои. И верните крестик с бриллиантами. — А может, еще и миллион, что зашит в подкладке, вернуть? — усмехается капитан. Хохоток за моей спиной: ефрейтор с рядо­ вым. — Подписывать протокол будете? — Не буду. — Вас понял: вам надо подумать. Кивок головой — ефрейтор, употребив какой-то прием, рывком сгибает меня пополам, из глаз моих сыплются искры. «Пошли, отец!» — ласково говорит он. Брякает замок, долго скрипит железная дверь, я снова в камен­ ном пенале со ступенькой у стецки, застланной клеенкой. Эта клеенка и есть все мои удобства, и скоро я начинаю дрогнуть в своем легком плаще с нейлоновой подкладкой. Три стены высокого пенала, дверь — сплошная решетка, и, ког­ да кто-то входит в отделение, хлопнув дверью, меня с головы до ног обдает сырым октябрьским сквозняком. Чтобы не окоченеть, я встаю и начинаю приседать, спасибо, хоть эту малую свободу позволяет мой каземат. Немного согрев­ шись, снова сажусь на клеенку, свертываюсь по-собачьи в кольцо, чтобы сохранить тепло. Ноет ушибленное плечо, саднят локти и ко­ лени, в голове мутно. Первый раз меня арестовывали трое парней, они меня не били, не швыряли, мало того, везли не в «воронке», а в легковушке с зашторенными окнами. За всю дорогу оперативники не обмолви­ лись ни словом, доставив по назначению, долго вели по коридорам, один оперативник впереди, один — сзади. Клацали замки, железно скрипели зарешеченные двери, одна охрана сдавала, другая — при­ нимала. Меня свели в подвал, на деревянной лестнице пахло селед­ кой, и в камере, где я оказался, тоже пахло копченой селедкой. В свете зарешеченной лампочки я увидел на голых нарах человека, лежащего вниз лицом, на мое «Здравствуйте!» он не ответил, даже не шевельнулся. Три дня меня никуда не выводили, три дня мы с соседом молчали, он лежал на своих нарах, я — на своих, он боял­ ся меня, я — его... Камеры, нары, само время спрессовывается в тупую боль, за решеткой ты один, хотя камера набита такими несчастными, как 58