Сибирские Огни № 004 - 1990

На память, понял я. Надо было обменяться, но не было у меня крестика, только в детстве я носил распятие из алюминия на льня­ ной веревочке. Мама это распятие сама мне надела, сама сплела из кудели ве­ ревочку, а потом сама же сняла, когда я пошел в первый класс. Сни­ мая и пряча в сундук распятие, тихонько плакала... Что же подарить Христине, вразуми, Господи! Крестик ее был тоже распятие, но золотое и с камешками. Вернуть бы надо доро­ гой крестик, но ведь нельзя, не отказываются от подарков. А чем отдарить.'* В карманах — ничего и вообще с собой никакой безделуш­ ки. Она догадалась о моих затруднениях, вдруг завернула рукав пиджака, отстегнула часы. Ах ты, недотепа, самому бы догадаться! Была у меня мысль о часах, но подумалось двусмысленно, вроде как плата будет, да и часишки мои не экстракласса: ходят, но не очень, чтобы регулярно. Но не часы взяла на память Христина — часы, отстегнув, суну­ ла мне в нагрудной карман, а ремешок. Старый, облупленный, с раз­ ношенными дырочками. Надела себе на руку, рассмеялась. Я видел заблиставшие в ее ясной голубизны глазенках жемчужины слез. Она промокнула их моим галстуком, кинулась в свою спаленку, вер­ нулась с шариковой ручкой, воткнула мне в карман. Простенькая ручка, купленная в первом попавшемся киоске. За долгую ночь я все-таки сумел объяснить, чем занимаюсь, и вот она, эта ручка. Голубая, под цвет ее глаз, оттиснуты на ней какие-то слова, смысл которых для меня неведом. Вот уже третий год я пишу этой ручкой и берегу ее как зеницу ока. И эти слова написаны ею, хотя мастика шведская давно в стержне кончилась. Проявив смыш­ леность, я научился заряжать шведский стержень советской масти­ кой, и эта ручка все, что осталось у меня на память о Христине, о ночи, в которой было все, как в сказке о Золушке и принце... А крестик? Собственно, повесть эта и есть история золотого Рас­ пятия с пятью бриллиантами. История с предысторией о том, как у меня оказался этот простодушный дар девушки из Стокгольма, по имени Христина, и как он пропал. История обретения и пропажи, начало и конец, история людская в капле воды... Христина улетала после обеда, я — на другой день поздно ночью, и в двенадцатом часу я спустился вниз, к подъезду. Их соби­ рались еще куда-то свозить, в Петергоф, кажется, весь день у Христи­ ны был рассчитан, и мне хотелось лишь увидеть ее, помахать рукой, когда она будет садиться в автобус. Лайнеры иностранных марок бесшумно подходили к крыльцу подъезда, из них начинала вытекать толпа, всасываемая распахну­ тым зевом дверей гостиницы. Вслед толпе носильщики волокли ог­ ромные чемоданы, потом площадь пустела, разноязыкий говор сти­ хал, но подходил новый автобус-лайнер... Я стоял на виду, вдруг Христина заметит меня сама, подбежит. Сколько же их, автобусов, уходит, подходит, сколько людей на белом свете! Бурлит, клокочет живая река, и кто это так устроил, что нужен из этого прибоя людского тебе только один человек, толь­ ко одна ничем не примечательная женщина?! Я зачем-то начал считать автобусы, но скоро сбился, бросил. Проходивший мимо человек в берете, не глядя в мою сторону, ска­ зал: — А Христина улетела. В Стокгольм улетела... Я оглянулся, ничего не понимая. Человек в синем берете уда­ лялся в сторону набережной. На нем была кожаная куртка, короткие сапоги, берет морского пехотинца.