Сибирские Огни № 004 - 1990

Лежат черепа и кости моих сверстников, до сих пор не прибран­ ные, не захороненные. И мой череп мог бы лежать на брусничной поляне где-нибудь в Пинских болотах или в Карельской лесотундре, и кто-то из живых, наступив на мой уже проросший травой череп, чертыхнулся бы, испугавшись под ногами костного хруста. Я до сих пор помню, как кричал Валерка, тот солдатик, сын нашей хозяйки, вернувшийся безруким, безногим обрубком, умоляя дать ему что- нибудь, хоть крысиного яду... Я начал было рассказывать про Валерку, как, слабея час от часу, он хрипел, матерился, потом, агонизируя, начал смеяться. Меня никто не слушал, но я рассказывал про Валерку, не в силах остановиться, всем было неудобно, и в машине облегченно вздох­ нули, когда Романтик, надавив на тормоза, сказал: — Приехали. Мы остановились возле островерхого, как у кирхи, дома, внутри которого слышалось звонкое кование металла, уханье молота, что-то било, стукало, брякало. Усатый товарищ в галунах подал Романтику руку, приветливым жестом показал на второй этаж, откуда доносились кузнечные зву­ ки. Поднявшись по лестнице, мы оказались в большом зале, потолок и стены были закопчены до черноты, то ли под кузницу, то ли под коптильню. Скорее, все-таки под кузню: в дальнем углу стояло со­ оружение, похожее на горн с мехами, висели прикованные цепями к потолку листы жести, тазы, тарелки, обрезок рельса. По сцене по­ хаживали мужчины в черном, было их человек десять, время от вре­ мени кто-то из них подходил к рельсу и начинал бить по нему, бил, бил, пока не уставал. Впрочем, и рояль имелся в кузнице (издали я принял его за кузнечный горн), молотобойцы подходили к роялю и тоже били, били, били... Разговаривая, мы хлебали уху из корюшки, нам подносили и уносили корюшку жареную, печеную, между блюдами мы танцевали. Как в деревенском клубе тут можно было танцевать мужчина с муж­ чиной, можно совсем без партнера. Топчись себе, натоптался — от­ дыхай, любуйся, как кружатся в объятиях офицеров, приседают и подпрыгивают голенастые девочки в колготках. С недалекого Финского залива в зал-кузницу вдруг занесет и об­ даст танцующих морской прохладой, я не понимаю, грустно мне или весело, но я тоже кружусь, приседаю и подпрыгиваю в толпе скудно одетых ресторанных девиц и морских офицеров. Скудно одетые де­ вицы взасос целуют моряков, от девчонок пахнет вином и духами, и вдруг я начинаю понимать, что должен сегодня танцевать и за тех ребят, что лежат по лесам и тундрам, еще не преданные земле. Я не люблю танцевать, но кто-то из них, наверное, любил, и судьба пред­ назначила мне натанцеваться сегодня от пуза, и я танцую, танцую, как умею. Одна душистая бесовка бросила мне руки на шею, припе­ чатала крепкими безо всякой брони грудями. Показалось, парень, за которого я сейчас танцую, погнался бы за ней, и я погнался, и, драз­ ня меня, девчонка то показывала мне язык, то манила пальчиком из-за золотого погона своего кавалера. Я танцевал, а мог бы лежать в мурманской тундре, и мой череп безглазо смотрел бы в звездное небо, загадочно скалясь. Я носил в оркестр червонцы, как, наверное, носил бы кто-то из тех ребят, которым не довелось еще поцеловать ни одну девчонку, со слезами на глазах умолял молотобойцев исполнить «Скажите, де­ вушки, подружке вашей» и «Синий платочек», но молотобойцы ни­ чего не умели из того, что когда-то любили мои сверстники. Я си­ дел за столом, плакал и смеялся, и коллеги мои смотрели на меня с пониманием: перебрал ветеран славный! Никто из них на войне не был, никто из веселившихся в зале- кузнице не видел, как осколком отрывает руку вместе с часами и обручальным кольцом. Никто не знает, как взрывается противотан-