Сибирские Огни № 004 - 1990

Не легче было и со второй бумажкой, потому что имена праде­ дов мне были вовсе не ведомы', могилы их остались в Тамбове и Ря­ зани, давно, наверное, шумит над ними рожь или пшеница, а по осе­ ни, поднимая зябь, трактор выдернет побуревшую косточку мужиц­ кую, — все, что осталось от давних корней моих... «Никифора и Митрофана» — первыми записываю я в помина­ ние. Это деды мои по отцу и матери. Митрофан Алексеевич, отец отца, пимокат и сапожник, большой счастливчик. Справив все свои жизненные предначертания, он умер за три года до коллективизации и похоронен с подобающими патриарху семьи почестями. А вот деду по матери Никифору Ивановичу, ветеринару-самоучке, горько не по­ везло. Сметенный валом коллективизации, вместе с большим семей­ ством своим дед Митрофан был сослан в Нарым, но до Нарыма ни­ кто «классовых врагов» везти не собирался. Пассажиров выбросили из баржи на необитаемый песчаный осередыш, и они кто умер от го­ лода, кто замерз, и кости их растаскал зверь лесной. Рядом с дедами я написал имя отца своего Константина Митро­ фановича, который бегать от советской власти начал еще до коллек­ тивизации. Классический кулак, державший работников, он, зная свою судьбу, пытался от нее схорониться, но его ловили, сажали, отец снова бежал, и в последний раз мать ждала его напрасно: бе­ риевские лагеря оказались отцу не по зубам. Где он лежит, я тоже не знаю: в справке о реабилитации место захоронения не значится, да и не было их, видимо, захоронений. Родным моим братьям — Захару и Петру, — как и сестре Ма­ рии, все свои «сроки» посчастливилось досидеть, все похоронены, слава богу, на воле, могилы их по тем городам и весям, куда занесла их послелагерная судьба. Моя мама, Марфа Никифоровна, дожила до девяноста лет, но у нее срок был небольшой — всего три года и даже без ссылки... Я как-нибудь сяду и подобью общую сумму, сколько лет выпало полу­ чить нашему семейству от щедрот кодекса родной Республики. Уве­ рен, редкому клану мафиози удалось схлопотать больше, да еще де­ сятка два смертей без приговоров по Нарымам и Магаданам, где лег­ ли мои тетки, дядья, двоюродные, троюродные братья и сестры — помяни, господи, страдальцев, упокой их души! На листке «За упокой» имен усопших набралось на две полных страницы, а в чем, Господи, спросилось невольно, промысел твой — сотворить человека по образу и подобию своему и пустить в мир на страдания? Или русский народ столь тяжко грешен перед тобой? Если так, то еще какими новыми страданиями предстоит ему очис­ титься, и возможно ли это? Служители в мирских одеждах начали раскатывать дорожку, оттесняя толпу по сторонам,— готовили венчание, догадался я. Выделяясь в толпе белой кружевной кофточкой, вошла в храм молодая женщина. Не доходя до нас с Вятичем, остановилась перед иконой Христа Спасителя, зажгла свечку. В притворе было нелюдно, к лику подходили старушки, становились на колени, отдавали Спа­ сителю земные поклоны. Перекрестившись, молодая женщина тоже опустилась на колени, легко сгибая тонкий стан, согнулась в глубо­ ком поклоне, замерла безмолвно. Поднялась, приблизилась к застек­ ленному лику в терновом венце, поцеловала краешек иконы, повер­ нулась и пошла к двери. Молодая, красивая, с пышной прической. Она шла, ни на кого не глядя, боясь расплескать радость. Толпа смотрела на нее, как на диво. Белая прозрачная кофточка, широкая юбка-плиссе, туфельки на высоком. Обернулась, перекрестилась на алтарь, как виденье, растворилась в снопах солнечного света, вры вавшегос.ч снаружи.