Сибирские Огни № 004 - 1990

— Угадал, — смеется Вятич. — Подрался. Только не со стар­ шим лейтенантом, а с полковником. И не после застолья, а на диспу­ те по моей повести «Ваняткина любовь». Молодые ткачихи-трико­ тажницы пригласили меня выступить, поговорить про любовь и дружбу. И про идеалы, конечно, так и сказали: идеалы сейчас, как и женихи, в большом дефиците. Трикотажниц набилось в дом куль­ туры полный зал, хорошо девочки говорили про любовь и дружбу и про мою повесть. Я сидел в президиуме и млел от счастья. Откуда ни возьмись, поднимается на сцену военный. Высокий, белобрысый, с подкрученными легкомысленными усиками, но — два просвета и три больших звездочки на погонах — полковник. Язык, с первых же слов понятно, подвешен дай бог, из тех штабников, что в самое тишайшее время умеют нахватать орденов и чинов... — Тебе не кажется, — улыбнулся я, — ты несколько пристрас­ тен к белобрысому полковнику? — А зачем скрывать, что он сразу же не понравился мне? Зу­ бы — рафинад, как у кинозвезды, глаза наглые, как у сутенера, и тривиальнейшая плешина, которую, правда, видно было из прези­ диума, а не из зала. «Когда писать не умеешь, — ругал мою повесть полковник, — пиши о дедовщине. А ее нет в нашей армии, выдумки посредственных писателей. Пьяница — комбат? Чепуха, конечно, не было, и быть не могло. Как же мы победили? Армия — самая здо­ ровая часть общества. Душа народа, судьба народа, если хотите. Скажу больше, когда философы утверждают, что труд создал чело­ века, я им возражаю: нет, господа философы, ошибаетесь! Не труд создал человека, а война. Что чаще всего находят археологи в рас­ копах? Боевые топоры, наконечники стрел, кольчуги, шлемы. И зо­ лотые женские украшения, которые воины дарили своим подругам. А что изображали художники на щитах, дворцах и храмах? Опять же сцены сражений, поединки, триумфы воинов-героев. О войне луч­ шие стихи и проза всех цивилизованных народов, возьмите Гомера, Пушкина, Эрнста Хемингуэя. Война изобрела порох, но война по­ строила пароход, дирижабль, самолет и подарила потом человечест­ ву. Нет, не философы, не поэты и прозаики создали цивилизацию, а война, и не ругать армию, без которой общество измельчает, а воз­ дать должное ратному труду мужчины в серой шинели...» Так при­ мерно лопотал узкоплечий с голубыми глазами сутенера полковник- отпускник, — в общем-то, известная пруссацкая концепция, но, если бы ты слышал, какими аплодисментами наградили русского прусса­ ка мои трикотажницы! Визжали и топали, бросали на сцену буке­ ты, может быть, те, что принесли для меня. Ах вы, сучки, подумал я, спросите про войну ваших матерей, бабок, коих война превратила в двуногое тягло. Чтобы прокормить полковников, ваши матери па­ хали на себе, возили в тележках зерно на элеватор, — какая корот­ кая память у вас, девочки? — спрашивал я. Я кипятился, брызгал слюной, а полковник, нагло жульничая, называл русскую женщину советской Венерой, советской богиней. «Какая там, к черту, богиня? Вранье все это, кого вы слушаете? Не Венера, не богиня, а рабыня, полковники приспособили вас к станку, трактору, на самую грязную работу. Богиня — в одной руке сумка с кефиром, в другой—сетка с квашеной капустой. А понадобится, полковники пошлют вас, богинь, на передовую погибать и калечиться». «Была уже русская советская женщина на передовой, на войне, и мы, как видите, победили, — чеканил полковник, поотиравшийся по столицам, пока заканчивал академию. — Женщина русская всегда прекрасна, она везде богиня: у станка, за рычагами трактора и когда берет автомат в руки, чтобы защитить родину...» Зал, до предела забитый молодыми богинями- станочницами, взорвался аплодисментами, и я был раздавлен, унич­ тожен. Нет, не казенным пафосом полковника — овациями венер местных, которых полковник купил насквозь лживой лестью, как пираты покупали островных дикарок за горсть стеклянных бус. Про