Сибирские Огни № 004 - 1990

немощен в созидании, штык способен лишь отрицать— поражать врага. Слишком много крови пролито на вы­ бранном поэтом пути. Если принять пушкинский «Пророк» за указующий художнику жест свыше, за скрепляющую заповедь русской поэтиче­ ской традиции, то у поэта на земле две основные миссии по высшему — божествен­ ному счету; Первая — п р о р о ч е с к а я,— когда он ощущает непостижимую глубину жизни, ее «шум и звон», не воспринимаемые буднич­ ным слухом, «неба содроганье, и горний ангелов полет.., и дольней лозы прозяба- нье», когда он способен различать звуки потустороннего пространства, отделенного от пространства обыденного (Александр Блок, великий последователь пушкинской традиции, называл этот скрытый объем м у з ы к а л ь н ы м ) Поэт с таким ощуще­ нием мира может угадывать ход времен, более того — обязан угадывать его, обязан быть пророком в своем отечестве, пред­ упреждать о надвигающемся — о Настаю­ щем. Вторая миссия — п р о п о в е д н и ч е ­ с к а я . Она требует от поэта особенного устроения —«угль, пылающий огнем», вме­ сто сердца. Слово его— Глагол — призвано зажигать сердца людей доносимыми до них простыми, но вечными истинами — о поро­ ке и добродетели, о прекрасном и уродли­ вом; звать к душевному соучастию в жизни ближнего, то есть к напряженным усилиям, затратам души для приятия (неотрицания) другой жизни (других форм бытия, другой природы). Таким образом, Поэт возносится над злобой дня, постигая невидимое, затемнен­ ное сегодня для взгляда. И в то же время он остается в р о в е н ь с людьми, не возвышаясь над ними в гордыне. Он знает истинную силу собственных слов, пути коих к сердцам и умам неизвестны, сокрыты от глаз, то есть польза не может быть явлена как прямой отклик на сказанное художни­ ком, она осуществима где-то в глубинных слоях бытийного пространства. Слова поэ­ та звучат в безмолвии, но влияние, дейст­ вие, касание их в человеке неотвратимо. (Я знаю силу слов, я знаю слов набат. Они не те, которым рукоплещут ложи. От слов таких срываются гроба шагать четверкою своих дубовых ножек. Бывает, выбросят, не напечатав, не издав. Но слово мчится, подтянув подпруги, звенит века и подползают поезда лизать поэзии мозолистые руки) Какое пронзительное стихотворение, горь­ кое и символичное в раме судьбы Влади­ мира Маяковского. Сказано; с и л а с л о в . Знание Маяковским этой силы было особен­ ным, отдельным от знания великих предше­ ственников. Он отдал по велению долга свое Слово на службу, чего делать был не вправе — с точки зрения главной нашей культурной традиции, потому что служба, какая бы она ни была, препятствует сво­ бодному выполнению основных миссий поэ­ та. Маяковский отдал Слово, сбившись с путеводной линии проникновения в сумрач­ ные дали мира, удовлетворившись раз и навсегда его внешним образом. Он проторил новую дорогу и очутился в отвлеченном от жизни измерении, где все иное, даже нравственные ценности, соорудив таким об­ разом грандиозное здание-монумент своей поэзии. Трагизм исторического положения поэта в том, что художественная реальность мира, в который поместил он мечту, быть может, абсолютно непретворима, не пересе­ кается и не пересечется с действительностью человеческой жизни. Образ не связан с по­ добием живыми лучами истины. Поэтому отдав свое Слово, Маяковский не стал пророком сообразно с несущими представлениями русской поэзии, а пропо. ведь его во многом оказалась неправедной. Но — Владимир Маяковский преждевре­ менно умер. Смерть не поставила точку в конце пути его, не завершила путь, но отбросила странную тень на все творчество художника. Знание силы слов равносильно знанию высшей пользы. Но стихотворение осталось недосказанным Оно оборвано, как оборва­ на жизнь. («...Я знаю силу слов //Гля­ дится пустяком //Опавшим лепестком под каблуками танца //Н о человек душой губами костяком < ...> » ) . Случайна ли эта недосказанность, эта упавшая тень 14 апреля 1930 года?.. Вопрос о пользе искусства стар, как мир, и, казалось бы, давно должен быть решен. Но мы и сегодня не знаем — по точному вы­ ражению поэта (Николая Гумилева) — ч т о д е л а т ь нам с бессмертными, прекрасны­ ми стихами. Предполагая от них явную пользу, мы осуждены «идти все мимо, мимо». В этом отчасти заключена скрытая трагедия нашего отечества. Мы никак не можем принять и осознать путеводность искусства, ибо в нем есть главное — данный в слове, в звуке, в рисунке фундамент наше­ го бытия: ощущение единосущности и нераз­ дельности жизни, чувство прекрасного и безобразного как вечных жизненных проти. воречий. Мы забываем об искусстве, о его звездах, зажженных изнурительной, но вдохновенной работой духа человеческого, теряем дорогу, попадаем в безвременье, но вновь и вновь возвращаемся к нетленным созданиям. И они подвигают каждого из нас на самый тяжкий труд — труд души по преодолению обманчивой поверхности бы­ тия. При отсутствии этого труда, этих уси­ лий у человечества просто нет опоры во Вселенной... Быть может, когда-нибудь вопрос о поль­ зе искусства истает сам собой, став достоя­ нием истории культуры. Пока же — бронзовые изваяния Пушкина и Маяковского возвышаются в центре глав­ ного города великой страны, олицетворяя противостояние двух времен в судьбе нации, двух мировых начал в человеке. В какую сторону идем мы сегодня, какую пользу бессмертных стихов выбираем?