Сибирские Огни № 004 - 1990

выезжал. Первый поезд, трамвай, двухэтажный дом увидел в 17 лет. Попав в город, я тосковал по деревне, по родному дому, по скромным, но милым моему сердцу степным пейзажам. И вот, в таком состоянии, беру в руки сборник стихов совершенно незнако­ мого поэта и буквально поражаюсь проникновенностью, душевной теплотой, а главное — близостью переживаемого мною состояния. Потом Есенин стал модой. Все цитировали его стихи, читали их знакомым девушкам, учили наизусть. Однако среди любителей есенинской поэзии немало было таких, которых привлека­ ли вещи, не являющиеся лучшими в его наследии, написанные в минуты душевного над­ лома, кризиса, тяжелого психологического недуга,— «Играй, гармоника, скука, скука», «Черный человек», «...как лиса, притворившись мертвой...» и другие. Вскоре меня начали раздражать многочисленные дискуссии вокруг Есенина, и я стал уклоняться от них, счи­ тая его поэзию настолько своим личным, интимным, что казалось кощунством везде трепать имя любимого поэта. К лучшему в наследии Есенина я отношу его стихотворение, посвященное сенокосу: Я иду долиной. На затылке кепи, В лайковой перчатке смуглая рука. Далеко сияют розовые степи, Широко синеет тихая река. Я — беспечный парень. Ничего не надо. Только б слушать песни — сердцем подпевать, Только бы струилась легкая прохлада, Только б не сгибалась молодая стать. Выйду за дорогу, выйду под откосы,— Сколько там нарядных мужиков и баб! Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы. «Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?» К черту я снимаю свой костюм английский. Что же, дайте косу, я вам покажу — Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий, Памятью деревни я ль не дорожу?.. Здесь все: и восторг от осознания своей молодости, силы, энергии, радость жизни, че­ ловеческого бытия, поэзия крестьянского труда, задор, и в то же время ощущение пер­ вичности, величия трудового начала, преклонения перед ним. Эти стихи пробирают все твое существо, до зуда в ладонях, до физического ощущения косы в руках и горьковато­ суховатого привкуса во рту, который обычно сопутствует косьбе. Нечто подобное описываемому поэтом мне пришлось пережить уже тридцатидвух­ летним, во время путешествия по Болгарии. Я возглавлял группу туристов, состоящую в основном из учителей. После осмотра Мемориала на Шипке мы спускались к подножию горы, где нас ждали автобусы. Стояла прекрасная погода, у нас было хорошее настрое­ ние, мы были под впечатлением только что увиденного — памятника героического прош­ лого наших двух народов. И вдруг — три болгарина на склоне горы косят сено. Мы по­ дошли к ним, стали разговаривать. В моем представлении это были истинные болгары_ седоусые, горбоносые, в национальных брюках и обуви, даже, я бы сказал, какие-то де­ коративные, словно сошедшие со страниц рекламного журнала. Мы вообще с удовольст­ вием вступали с болгарами в контакт, везде чувствовали исключительное радушие, иск­ реннюю тягу к нам, «братушкам», и платили им тем же. Подошли, разговорились, покурили. Я взял косу у одного из них. Все то же, что и у нас, только вместо деревянной ручки на косовье для правой руки у них был хорошо от­ деланный рог козы. Я долго и тщательно точил косу, затем снял рубашку, занял место первого косаря и начал косить. Расширил ряд раза в полтора и пошел. Я никогда не вкладывал в это дело столько сил и старания. Не разгибаясь, не останавливаясь, прома­ хал метров пятьдесят. Когда оглянулся, то увидел уже приличную толпу зрителей. К на­ шей группе присоединились другие туристы. Бурными аплодисментами было встречено мое возвращение к исходной точке. Потом мы долго говорили с болгарскими друзьями и жаль было расставаться. Из произведений более позднего времени, прославляющих труд косарей, мне запом­ нились стихи Евгения Долматовского: Пришла пора цветов и трав. Шумит лесов зеленых пена. Коней у Дона расседлав, Кавалеристы косят сено.