Сибирские Огни № 003 - 1990
молью. Среднего роста, коренастый. Глаза — то добрые, то злые, в зависимости от того, каким выдавался день. — Ну, как ночевалось? — спрашивал он по утрам Юрку. — Ничего,— отвечал Юрка, направляясь в туалет мыться. Внешний вид для бродяги — прежде всего. Будешь выглядеть хорошо — будешь жить. Опустишься — погибнешь. Грязного люди близко к себе не подпустят. А без людей — как бродяжничать? На вокзале в туалете по утрам было много народу. Некоторых Юрка знал. Особенно ему запомнился историк Голубкин. Может, из- за историка Голубкина ему и видится чаще всего один и тот же вок зал. На всю жизнь этот несчастный человек вошел ему в душу. Скло нившись над подоконником, Голубкин раскладывал какие-то пузырьки, принюхивался к ним и опорожнял по одному в стакан. Набрав нужную дозу, он залпом выпивал жидкость, крякая от удо вольствия, и поворачивался к Юрке. — Доброе утро, Юренька. Как дела? — Нормально,— докладывал Юрка.— А ты уже на рогах?.. — На рогах... на рогах...— соглашался Голубкин.— Медицина — она во всех смыслах лечит. Аптек в городе много. Голубкин для Корявого был как экспонат, который он демон стрировал при случае. Пристроившись к какой-нибудь компашке, торчащей в буфете, Корявый как бы между прочим показывал паль цем на блуждающего по вокзалу Голубкина и говорил: «Кандидат наук, историк». «Да ну! — не верила компания.— Какой он историк. Ханыга!» «Спорим?» — предлагал Корявый. «Спорим!» — соглаша лась компания. И Корявый бежал за Голубкиным. «Вячеслав Сер- геич,— подводил он к столу Голубкина,— познакомьтесь. Люди ис торией интересуются». Голубкин, смекнув, в чем дело, тут же входил в роль, сыпал историческими фактами, датами. «Молодец! — хва лила его компания. — Первый раз видим живого кандидата. За та кое знакомство и выпить не грех». И начиналось угощение. Видя, что он главное действующее лицо, Голубкин начинал куражиться, впа дать в амбицию, хвалиться: «Да меня весь город знает. Да я лучшим преподавателем был...» Жил он один. Семья погибла в Ленинграде. «Ты зачем из него клоуна делаешь,— порицал Юрка Корявого. — Ведь человек же. Жалко мне его». В туалете от курильщиков продыху не было. Случайные люди старались скорей из него выскочить, а такие, как Голубкин, здесь проводили целые дни. Пьяный Голубкин любил показывать свои знания. То начнет рассказывать о висячих садах Вавилона, то о царе Навуходоносоре и его жене — индийской принцессе. «На кой хрен нам сдался твой царь и твои сады,— отмахивались от него куриль щики. — Вот твои сады»,— показывали они на писсуары. За выпив ку Голубкин мог такое рассказать, чего и студенты в институтах не слышали. Был он сухоньким, маленьким. И когда напивался в стельку, Корявый одной рукой легко поднимал его с пола и клал на подо конник, чтобы не затоптали. «Спи, ангел», — приговаривал он при этом. Как только Голубкин просыпался, он совал ему в рот то соле ный огурчик, то огрызок луковицы. Корявый был мастером по части добывания денег и продуктов: в одном месте стянет, в другом... Юрка не воровал. Но поесть тоже мог раздобыть. Для двоих не получалось, а для себя доставал в вокзальном буфете, за стойкой которого царствовала златозубая Дуся. Когда она открывала свои уста, то у некоторых покупателей ум за разум заходил: такое бо гатство сияло у Дуси во рту. Люди в буфете покупали напиток, бу лочки и, пристроившись за столиками, утоляли голод. Не показы ваясь Дусе на глаза, Юрка подходил к одному из свободных столи ков, на котором стояли пустые бутылки, собирал их и шел в туалет. Помыв и содрав этикетки, нес сдавать Дусе. «Мои?» — грозно воп-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2