Сибирские Огни № 003 - 1990

чик с постным маслом и чайную ложечку костяники. Старичок просил еще, протягивал к бабушке руки. Но она отрезала: — Будя с тебя. Нельзя с голодухи много — кондрашка хватит. Старик стал помаленьку поправляться. Застывшие рыбьи глаза его словно бы оттаяли, стали двигаться, и в них появился живой блеск. Правда, он еще сам не поднимался, но разговаривал, смешно коверкая русские слова. К нему иногда приходили Коля с Васей — они жили на дальней улице, у Овчинниковых. Это был их дедушка, а родителей у них не было. Старичок сильно радовался, пытался за­ говорить с ними по-своему, но они говорили только по-русски. — Ах, плохой ребятишки,— укоризненно качал головой старик, сидя на припечке в постели.— Родной язык не любит, калмык не любит... Себя не любит? Бей себя, бей! На палка,— и он протягивал ребятишкам какой-нибудь предмет, например, ложку. Видимо, так он пытался Енушить им патриотические чувства. Как-то я задал старику болезненно волнующий меня вопрос: — Дедушка, правду говорят, что вы, калмыки, предатели? Старик затравленно глянул на меня, но тут же успокоился, по­ манил пальцем, чтобы я подошел поближе и тихо сказал: — Запомнишь? Да, у калмыка был предатель. У русского тоже был маленько предатель. У казаха был, у киргиза был, у немца был предатель. Маленько... Но весь народ — не предатель... С калмычатами я скоро подружился. Они оказались славными парнишками: простодушными, ненавязчивыми и всегда верными своему слову. Они оба знали наизусть «Памятник» Пушкина, где поэт выражает надежду, что его будет помнить и чтить на Руси, кроме всех других народов, «и друг степей — калмык». Они знали, что Пушкин некогда посетил их степи, и на полном серьезе утверж­ дали, будто он там был женат на самой красивой калмычке, и что поэтому у них на родине многие калмыки «точь-в-точь похожи на Пушкина», — даже есть кудрявые и с «бакенами». Все это не вязалось с их отрицанием хоть каких-нибудь досто­ инств своего народа, о котором калмычата отзывались плохо. — Калмык хитрый,— говорил Коля. — Всех хитрей,— вторил ему Вася. — А вы? Вы же не хитрые,— начинал возмущаться я. — И мы хитрые. — Ну, и в чем ваша хитрость? — Потому что мы дураки,— как бы подводил черту Коля. Грешно так думать об этих открытых и наивных ребятишках, но, может, самобичевание было у них одной из форм самозащиты? А к весне калмыки так же внезапно, как и появились, куда-то исчезли. Приехали из района на подводах, собрали их по дворам и увезли. Молодой их начальник-надзиратель и приехавшие за ними русские милиционеры были почему-то сильно недовольные и злые... Но все это было аж когда? А речь в этом рассказе идет о послед­ ней военной весне... И рассказать-то я хотел всего-навсего об игре в шарик — мужественной и напрочь позабытой игре моего детства. Но вон куда увели воспоминания... ...А калмыков мы больше никогда не видели. Осталась лишь неизбывная и горькая память о них. И еще — сожаление о том, что не знаю я подлинных имен тех прежних дружков своих — Коли и Васи,— не знаю их фамилий. Где они сейчас, что с ними? Если, конечно, остались живы. И теплится слабая надежда: вдруг да попадется кому из них этот мой рассказ. Ведь дело-то было, и правда, давно... ❖