Сибирские Огни № 003 - 1990
Под мокрой на спине рубахой ходуном ходят глыбастые лопат ки, красная борода потемнела от пота, а рубанок вжикает и вжика- ет — неутомимо и вдохновенно. — Дедушка, тебя обедать кличут! — не могу я докричаться в закрытые решетчатые ворота сараюшки. Дед, наконец, услышал, открыл засов и присел прямо на пол, прислонился к стенке. — Еда — не волк, в лес не убежит,— сказал осипшим голосом, жадно хватая ртом воздух.— Еда, внучик, дело второе. Первое де ло — работа. Он маленько отдышался, поднялся на ноги: — Подойди, я поучу тебя работать фуганком. Тятьки родного нет — на чужого дядю не надейся. Он забирает мои руки в свои огромные, шершавые и твердые, как древесная кора, ладони, и мы вместе начинаем водить фуганком по желтой, исходящей смолянистым запахом доске, и стружки, за виваясь красивыми спиралями, весело летят б мое разгоряченное и потное лицо... Потом мы сидим прямо на земляном прохладном полу сараюш ки, и дедушка Семен поучает: — Работа, парень, еще никого не испортила, не встречал та ких. Я так мыслю: разучи человека робить, он и впрямь в обезьяну превратится. Подумай сам — зачем ему тогда руки? Да и ум будет ни к чему. Он ведь, разум-то, от работы у человека взялся. Стал че ловек думать, где и как половчее да побыстрее сделать — вот от это го и разум у него народился. Значит, кто больше робит, тот и умнее. — А говорят — от работы кони дохнут. И еще много плохого про работу говорят. Мол, колхозная работа дураков любит... — Дураки этак и говорят! — сразу вскипает дедушка.— Умный ни в жисть так не скажет! — но тут же и остывает, сникает, сбавля ет голос: — Оно, конечно, в колхозе работа цену помаленьку теряет, потому как не известно, на кого робишь. Вот и хитрят людишки. За чем ее, землицу, к примеру, шибко уж так обихаживать, каждый ко мочек в ладонях разминать, ежели знамо тебе заранее, что какой бы ни вырос хлеб, его все одно подчистую выгребут, увезут куда-то «в государство» и у тебя не спросят. И это — самое худое, что можно только придумать для крестьянина. Все можно пережить-перетер- петь, а разучимся робить — гибель нам всем неминучая... 8 Как бы то ни было, а в войну и послевоенное лихолетие помог нам выжить труд. Наверное, не погрешу против истины, если скажу, что сразу после окончания войны в деревне жить стало еще труднее, чем в саму войну. Когда гремели на западе бои, мы еще на что-то надея лись: вот кончится война, вернутся в деревню мужики, и жизнь помаленьку наладится, пойдет своим чередом. Но когда она, тре клятая, кончилась, и в село вернулось «полторы калеки», а матери ально жить стало еще хуже — буквально задавили крестьян нало гами — тут уж мы, как говорится, «все жданки поели» — не на что стало больше надеяться. Вот тогда-то и пал народишко духом, стал терять веру и в будущее, и во все остальное. С тех пор и началось самое страшное для земли нашей, когда крестьянские дети, безжалостно бросая опостылевшие родные гнездовья, потянулись — кто в город, кто — в чужие края... Это случилось позже. А пока полыхала еще война на самом жестоком и смертоносном своем исходе, и мы, ребятишки, и наши сирые матери да немощные старики здесь, в глубоком тылу, продол жали бороться за жизнь, и так же, как на фронте, многие из нас поги
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2