Сибирские Огни № 003 - 1990

— «Лишь Леманах, лишь он один Был мой любимый, верный сын, И с ним враги нас разлучили! О, пусть бы всех детей пленили. Но только, только б не его. Не Лсманака моего!» И хан рыдал... Не будет мать Над гробом сына так страдать. Как по живом он плакал сыне, Томясь в безвыходной кручине. — Служи царю,— сказал сеид,— Тебе он сына возвратит. — «Служить царю! врагу служить! Нет, никогда! Не много жить Осталось мне, — но до могилы, Пока во мне есть капля силы,— Не покривлю своей душой, Не изменю стране родной! Сибирь моя,— моя она! Она родная мне страна. Пускай ее я отнял с бою. Ко я сроднился с ней душою; Я только ей одною жил, Сибирцев только я любил». — А воевода говорит,— Сказал задумчиво сеид, —* Ты отдал сам свою отчизну. Да, заслужил ты укоризну. Пред Ермаком когда дрожал И из столицы убежал. — «Я сам бежал!! Я — властный хан Бежал, как трус, из милых стран!! Не повторяй хулы ты вздорной! Когда б я был лишь трус позорный. Смирился б с Белым я Царем, И был давно б его рабом! Не сам, — мурзы, князцы, князья Бежать заставили меня. Они трусливо мне шептали. Чтобы на время мы бежали, И, рассчитавши мощь врагов. Сгубить могли бы их, как псов. Но был неверен этот шаг. Хитер и силен был наш враг. Когда рукой непобедимой Он захватил мой край родимый, Сибирь родимую мою, Во власть могучую свою. Семнадцать лет прошло с тех пор, И вот, теперь, как жалкий вор. Скитаюсь дряхлым горемыкой В той стороне, где был владыкой. Где в царской роскоши я жил. Где властелином сильным был. С высот Сибири дорогой, Где Бекбулат разбит был мной, Я целым краем правил годы; Мне покорялись все народы — От Аралатовых хребтов Вплоть до Иртышских берегов. 1894. Платили ценный мне ясак Киргиз, вогулич и остяк, И самоед, народец дикий, И много, много... Да, великий. Богатый, сильный был я хан, Но все исчезло, как туман. И что ж теперь я, наконец! Старик глухой, старик-слепец. Кому все в мире изменило, Кто тратит весь остаток силы На то, чтоб Юрт, свой Юрт, отнять, А ты... ты мог еще сказать, Что отдал я!.. Нет, никогда! Я за Сибирь страдал года; Я цепи тяжкого мученья Нес за ее освобожденье; Я мстил врагам и буду мстить. Пока... пока я буду жить!» И, задыхаясь, смолкнул хан. Безмолвен был Кучумов стан, Внимая речи властелина, И злая, черная кручина. Как смерти тень, как ночи мгла, На лица смуглые легла. — Все это я давно сам знал,— Сеид молчание прервал.— — Я по твоей крушусь невзгоде, Но что ж сказать мне воеводе! Какой снести ему ответ: Сдаешься русским ты иль нет! — «Скажи, Махмет, скажи ему, Что я не сдамся никому. Когда под ласкою державной Не пал я ниц, так уж подавно Не увлекусь красою слов Его старательных рабов...» — Но ты несчастлив... покорись... — «Холоп! Я кончил,— удались, К друзьям ты новым отправляйся И их жалей...» — Властитель, сдайся... — «Нет, нет! К ногаям я уйду. Там, может, счастие найду»... Но он погиб... Там, где Арал Родит за валом бурный вал, Там, где Кучум ласкал впервые Свои мечтанья золотые, Там был он, проклятый судьбой, Убит ногайскою стрелой. Да, он погиб от братских рук, До дна испивши чашу мук; Но до конца несчастной жизни Не изменил своей отчизне,— Не трусом пал он, не рабом, Но вольным, истинным бойцом!