Сибирские Огни № 002 - 1990

касается меня, то я люблю тебя, и для меня не безразлично твое отношение ко мне. Знаешь, я вспоминала и обдумывала нашу исто­ рию с тобой все эти пять лет, что мы не виделись. Думала, когда лежала в роддоме, думала по ночам у кроватки Миши, когда он бо­ лел. Думала за стиркой пеленок и ползунков. Да, я была страшная эгоистка. Теперь я это понимаю. Алик бросил меня, пренебрег, и это бесило меня до безумия. И я так нелогично, так по-бабьи мстила за это не ему, а другим: тебе, Зарубину, Реховскому... Мне, видите ли, делалось легче, когда я видела вас у своих ног да еще страдающими. И нет мне за это прощения. Я причинила страдания Зарубину — он плакал, как ребенок, когда я сказала, что не люб­ лю его. Я сделала зло семье Реховских. Но больше всего — тебе. Мне, конечно, нужно было родить тогда, семь лет назад, как ты, между прочим, и советовал. Тогда бы все могло быть иначе... Вообще моя жизнь — сплошные ошибки. Я совершенно не умела держать себя в руках. А ты... Скажу честно — сперва мне многое в тебе не нравилось. Ты казался мне школяром, который живет по какой-то намеченной схеме. И ты меня раздражал — этакий чи­ стенький, благополучненький, да к тому же малость занудливый. Мы с девчонками над такими в школе, да и в техникуме насмешнича­ ли, называли «отличниками». Это твое школярство, твоя запрограм­ мированность, твои лекции о литературе, музыке, искусстве, — все это раздражало: гляди-ка, воспитывать взялся!.. Но время шло, и когда — помнишь? — ты сказал, что оба мы ударенные жизнью, я поняла, что ты уже не благополучненький пай- мальчик, что у тебя тоже беда. Ты менялся. Из хныкающего и бегающего за мной мальчишки превращался в мужчину. Я не могу сказать точно, когда полюбила тебя. То ли когда ты, рискуя полу­ чить выговор на работе, приехал ко мне в колхоз. То ли когда разъяренный назвал меня «гулящей». Но еще раньше, до этого, в тебе было одно свойство, которое меня привлекало. Это твое серь­ езное, совестливое отношение к жизни. И хотя ты мне об этом ни­ когда не говорил, ты всем своим поведением как бы внушал — жизнь штука серьезная. А я была ветер, оторва, эгоистка. И толь­ ко в минуты просветления вспоминала — есть человек, который как бы моя совесть. И тогда я приходила к тебе. Так что мои чувства проверены временем, теперь я в этом убеждена. Судьба ли это или что другое, но я не могу без тебя жить. Я сейчас же готова помчаться к тебе, но... причиной растор­ жения контракта может быть болезнь, беременность или замуже­ ство, если муж живет в других краях. Жду твоего письма». Дочитав последнюю страницу романа «Белые одежды», Костя сложил стопкой зачитанные до лохмотьев, пухлые номера журнала, выключил свет и подошел к окну. В проталину на оконной шибке было видно, как белые облака чередой плывут по темному ночному небу, закрывая собой, как бы поглощая большой круглый месяц. На какое-то время и небо ц наледь на окне тускнели, погружались во тьму. Но вот сияющий, точно омытый, месяц вновь выныри­ вал из пушистой пучины облака, и в его призрачном свете вспы­ хивали, мерцали, переливались морозные узоры на оконном стекле. «С библейских времен, — думал Костя, вспоминая героев рома­ на Дудинцева, всегда находились люди, которые в невозможных условиях делали все возможное...» «Здравствуй, Костя! Соскучилась по тебе, соскучилась по нашему родному городу. Здесь пустынно и холодно. Снега нет, хотя позади уже и новогод- 84