Сибирские Огни № 002 - 1990

делышками середины у нас нет. Медведи! Лениво лежим на боку и сосем лапу. Но если нас расшевелить — можем так взреветь, так разъяриться, что не приведи господи!.. А методичный дух порядка и дисциплины нам чужд. Вот и штурмовщина... Национальное свойство, если хочешь знать...» «Японец» Реховский тогда, помнится, бросился опровергать «рус­ скость» как категорию устаревшую... Кипятясь и строча словами, он утверждал, что национальный характер не статичен, а переменен. Взять, мол, хотя бы огромные расстояния, просторы как один из ис­ точников русского характера... То была телега, сани, отсюда и рас­ стояния, и просторы. А теперь, мол, — раз! На ТУ-154 перескочил из Москвы в Хабаровск, и никаких тебе пространств-расстояний. Так и во всем другом. Не те времена. И надо кончать сваливать лень, без­ делье, беспорядок на некую русскость. Все меняется, менять надо и национальный характер. Поднял же Петр I в свое время Русь на ды­ бы! Стриг замшелым боярам бороды! Вот и теперь мы переживаем момент, когда надо стричь эти самые бороды... Тут все, кто был в курилке, рассмеялись, ибо как раз у Зарубина была бородища, по которой в первую очередь следовало бы пройтись ножницами... «Иначе, друг мой Зарубин, — заключил Реховский, — мы безна­ дежно отстанем...» Тогда Костя, помнится, хотя и не участвовал в споре, а только слушал, был на стороне Зарубина. А вот теперь, когда на собственной шкуре испытал, что такое авралы, он пришел к выводу, что в том споре ни Зарубин был не прав, ни Реховский. А что истина посереди­ не. Надо бы, не теряя лучших качеств русского характера, не пере­ рождаясь в японцев, немцев, американцев, за что ратовал Реховский, — надо бы добавить лучшее от них — деловитость. ...Помнил, хорошо помнил Костя те давние споры в курилке, и не только о штурмовщине. Другие споры были не менее жаркими, серьезными. И если честно... то скучал он по тем спорам-разговорам, по той атмосфере курилки. Как ни сдружился он с Кешей-бригадиром, с другими в цехе, а все ж таки крепко не хватало ему той среды... И не раз за эти годы вспомнилась ему горькая фраза техника Коли Гребцова: «Кто я есть? Я есть ни пава, ни ворона...» Конечно, изредка он встречался со «своими», даже с Мытшце- вым, Зарубиным иногда беседовал, не говоря уже о Татаркиной и Курееве; многое знал об отделе, и тем не менее каждый раз чувство­ вал — они живут своей особой жизнью, а он — своей. И отъединен- ность эта становится больше и больше. И не раз приходило к Косте сомнение — а не был ли ошибкой его уход из отдела?.. Ну да, ко­ нечно, ему тошно стало в отделе: из-за Майи тошно, из-за рутины. И все же, все же... Не правильней ли было бы превозмочь себя, остаться и бороться? «Да, да, — думал теперь Костя, — именно бороться! С собой бороться, с рутиной, со всей этой «исполнительской» атмосфе­ рой. Бунтовать, драться, кричать о престиже инженера, упавшем так низко...» Он не знал и теперь — как надо было бороться, как бунтовать и кричать, но только больше и больше уверялся — надо было. Что же касается того памятного спора о штурмовщине, то теперь-то Костя хорошо понимал — реши он Проблему до конца, автоматизируй в це­ хе все операции, и штурмовщина сама собою умрет. Ибо его братиш­ ки-роботы будут методично, неустанно «перелопачивать» продукцию, будут трудиться, как часики, без лени, без горячки, без авралов... И сознание этого еще пуще подхлестывало Костю в его вечерних и ночных бдениях над чертежной доской. Эта уединенная домашняя работа (и тут примером ему служил все тот же Кондратюк) была его вторым, и главным, делом все эти пять лет. Он наконец дорвался до настоящей творческой, работы и, очутившись после смены у себя в «убежище», буквально набрасывался на расчеты, схемы, чертежи...