Сибирские Огни № 002 - 1990

Что было ему отвечать на это?.. Отвечать было нечего. — Надеюсь, — продолжала хозяйка, проницательно глядя на него, — что у вас достанет гордости... И вы больше не поддадитесь чарам черных очей... Сдается мне, что, оставив вас, она уже путает­ ся с кем-нибудь, простите за грубое слово... И тут Косте оставалось лишь вздохнуть да развести руками... ...Тем не менее Майя не отпускала его. Костя тосковал по ней, по ее прекрасному телу — ведь она была его первая и единственная женщина. Он то и дело вспоминал наиболее сладкие мгновения сов­ местной жизни, а по ночам его мучили сновидения... Ну от этой мужской тоски он мог бы, положим, избавиться. Если раньше он даже не представлял себе близость с какой-то другой жен­ щиной, кроме Майи, то теперь-то он знал, что мог бы и с другими... Но в том-то и дело, что мужское одиночество не было главной причи­ ной тоски. Главным было то, что Майя крепко держала его за сердце. И, сказав однажды Зарубину, мол, я как бы вошел в Майю, в ее дра­ му, Костя не кривил душой, не рисовался. Да, в случае с Реховским она вела себя как распоследняя дрянь, рассуждал он сам с собой. Да, она способна на предательство, на вероломство, и Дарья Глебовна и Татаркина отчасти правы, называя ее девицей легкого поведения. К тому же интересы у нее однобокие, читает мало, в театр и на концер­ ты ходит редко, больше любит ходить в ресторан, а летом—на пляж. Все это так, рассуждал дальше Костя. И что же теперь... поставить на ней, как на человеке, крест? Считать совсем уж пропащей?.. Ведь до встречи с «принцем» она была чистой «природной» девчонкой с окраины. Но этот потребитель искалечил ей душу, а «донжуаны», кружа ей голову комплиментами, продолжили его подонское дело. И у нее пошатнулась вера в людей — «все вы такие», «вам лишь бы свое получить». Да и вера в себя пошатнулась — «я совсем, совсем не то», «я — как все», «я — не героиня». При всем при том не все же в ней, черт побери, такое уж плохое, не исчадие же ада... Она не глупа, у нее развита наблюдательность, у нее цепкая память, она вполне справляется с работой в бюро технической информации... Да и бывают же, думал Костя, бывают у нее порывы стать лучше... «Меня еще много надо воспитывать...» — вот ее признание. «Я провинюсь сама перед собой и иду к тебе...» — сказала она однажды. Стало быть, сделался же он, Костя, необходимым в ее жизни. Вырвалось же у нее недавно: «Если ты меня не любишь, мне незачем жить!..» И не вовсе же впустую он внушает ей про книги, про музыку, искусство; стала же она ходить, пусть изредка, на концерты. Да и книги брала у него и пусть не все, но все-таки читала... В общем, Костя наполнялся новой верой в то, что душа у Майи отнюдь не почерневшая головешка, что в самой-то, самой глубине ее осталось нечто теплящееся, и что это нечто еще можно раздуть, оживить. Ведь хотела же Майя, хотела наладить совместную жизнь здесь, в этой каморке!.. С каким старанием белила потолок, подшива­ ла и навешивала шторы, малевала на дверях этого забавного медве­ жонка... Да и нелепо в конце концов, рассуждал он, разойтись после того, как угроблено столько сил, нервов и времени на сближение, на пригибание друг к другу... Разойтись, когда есть уже много обще­ го, связывающего... Рассуждая таким образом, Костя однажды, в ясный воскресный день собрался и поехал на Юго-западный поселок к Майе — будь что будет!.. «Не иначе, я пожизненно осужден на нее, как раб на галеры...» — невесело усмехался он, сидя в промерзлом громыхающем трам­ вае. Шагая затем по заснеженной, в сугробах, одноэтажной улице и посматривая на номера, он подошел к большому дому под красной 58