Сибирские Огни № 002 - 1990

кулинарное училище, и Прошка-одессит, как всегда, был на коне, он и мертвого, наверное, рассмешил бы. Майя тоже вместе со всеми веселится и ноль внимания на пост­ ную физиономию Кости. Вот она отняла гитару у Лехи Перевалова и, аккомпанируя себе, запела с этакой цыганщинкой: Приморили, гады, приморили, Загубили молодость мою; Золотые кудри поседели, Я у края пропасти стою... От ее низкого теплого голоса и от этих забубенных романсовых слов у Кости щемило сердце, и он чувствовал себя еще более одино­ ким и лишним среди «балдеющих» у костра людей. От него вон от­ водит глаза Мытищев, на него с ухмылкой посматривает Зарубин, на него бросает тревожные взгляды Куреев. А в острых птичьих глазах всезнайки Татаркиной так и читается соболезнование... Что же каса­ ется Реховского, то у того на лице появляется чуть ли не брезгли­ вость, стоит ему наткнуться на упорный изучающий взгляд Кости. Ночь эту Костя почти не сомкнул глаз. Лежал в палатке рядом с похрапывающим Лехой, и на душе было гадко, гаже некуда. Ведь как он мысленно ни выгораживал Реховского и Майю, как ни упре­ кал себя в болезненной подозрительности, как ни настраивал себя на бесшабашность, в глубине-то сознания все равно был уверен, что у Майи с Реховским есть связь. И крикнув Майе в тот вечер: «Уходи», и тем самым доведя ее до истерики, он только подлил масла в огонь. Теперь вон Майю «понесло», и от нее можно ждать чего угодно... ...К утру заметно похолодало, и на землю опустился густой ту­ ман. Мельчайшие водные пылинки толклись в воздухе, создавая почти непроницаемую мглу; размытые очертания палаток и де­ ревьев создавали ощущение призрачности, а с березовых веток сры­ вались холодные капли. Зябко поеживаясь, заводские вылезали из палаток и собирались возле костра. Реховский успел сбегать в штаб­ ную палатку и, возвратясь оттуда, попросил внимания. Энергично, напористо стал говорить о том, что соревнования по спортивному ориентированию на местности из-за тумана решено не отменять и что нужно непременно выставить команду, четыре человека, которая должна защищать честь завода. — Итак, товарищи, кто побежит? Добровольцы? Записываю... — Он приготовил записную книжку и карандаш. Но кому же хотелось уходить от жаркого костра в промозглую сырость? В холод-колотун. В туман, вызывавший зябкую дрожь. Кто по доброй воле согласится целый день бежать-упираться и отыски­ вать разбросанные где-то в лесах и полях «контрольные пункты»? Словом, добровольцев не находилось. — Ну как же, товарищи! — с досадой, с нетерпением в голосе взывал Реховский. А «товарищи» жались к огню и упорно глядели на пылающие поленья. И можно было понять потупившегося Мытищева с его хрупкими членами, с его шеей, укутанной шотландским шарфом. Можно было понять Зарубина с его пыхтящей слоновьей поступью. Можно было понять Прошку-одессита в его овчинной душегрейке, с его кривыми кавалерийскими ногами, обутыми в шубные унты. Но почему же Леха-то Перевалов не вызывается?.. Ведь ему, вечному бродяге, сам бог велел бежать по маршруту!.. Чего же сам Рехов- ский-то не вызвался первым? Спортсмен, сознательный человек... Ах, он себя даже не имел в виду... Он ведь только организатор... Какой-то парень с красной судейской повязкой, пробегая мимо костра, крикнул: — Ну вы что, «машиностроительный»? Не выставляете коман­ ду, что ли? Все уже подали заявки, а вы чешетесь...