Сибирские Огни № 002 - 1990
и вот-вот случится то, чего оба хотели... Как вдруг Костя понял, что ничего не будет... что он «сгорел» преждевременно... Он ничком упал рядом с уставшей, измученной Майей и, чтобы не застонать, забил рот подушкой. И хотел теперь только одного — чтоб земля разверзлась бы, и он бы провалился, провалился... Он не помнил, много ли, мало ли прошло времени, а только до слуха его дошел шепот Майи: «Мне надо вставать... идти готовить завтрак...». ...Чего-то пожевали они с Майей в кухне-вагончике... Какие-то посторонние слова при этом говорили... Потом ему пора уже было на станцию, и Майя пошла провожать его... Шли полевой дорогой, по сторонам которой волнами раскачивалась спелая пшеница... На прощание Майя чмокнула его в щеку, улыбнулась и сказа ла: «Не думай ни о чем...». Когда же ее фигурка уменьшилась вдали, а потом и вовсе скрылась за поворотом дороги, ноги у Кости подкосились, он упал на обочину дороги и дал выход своему отчаянию. Досада, стыд, соз нание своей неполноценности, жалость и тут же почти ненависть к себе,— все это разом терзало его, и жить ему не хотелось, не хоте лось... И всплывали в памяти слова, вычитанные недавно в старых книгах,— слова о самоубийце: «Сперва он бросает тревожный взгляд на смерть и с ужасом отворачивается от нее. Затем он с трепе том вращается вокруг нее отдельными кругами. Но с каждым днем круги становятся все уже, уже... и в конце концов он усталыми объятиями обнимает смерть и смотрит ей прямо в глаза; тогда обре тает он покой, тихий покой...». Именно покоя, тихого покоя жаждал в эту минуту Костя... И в опухшем мозгу шевелилось — как э т о сделать?.. —Он мутно пово дил глазами вокруг себя, но ничего подходящего не видел... «Доберусь до станции, а там поезда... там — рельсы!..» И пока устало и медленно ковылял до села, пока трясся потом на попутке до станции, все время перебирал в памяти свою жизнь, и ни чего не было жаль оставить. Правда, крохотным островком в этом мо ре безразличия всплыл родительский дом... Всплыло лицо рыжего об рубщика... Подумалось об осиротевших дочках Павлика... ГЛАВА 24 На работу в понедельник он не пошел. Как представил свой куль ман, чертежи, физиономию «японца» Реховского, «дралоскопа» Сол датова... так тошнотой поднялось отвращение. На следующий день удалось-таки заставить себя подняться и пой ти на завод. Шел и чувствовал себя больным, хотя конкретно ничто не болело; боль была нигде и везде... А надо было работать...Надо было чертить... Начальник группы Реховский не замедлил наброситься: — Ну, друг любезный, ты и развинтился!.. Ты сознательно сры ваешь план!.. Тебе нужно было в выходные дни подтянуть его, а ты не только не сделал этого, так еще и в понедельник прогулял!..— и до того раскипятился, до того застрочил словами, что слюной начал бры згать. «Добивание... Добивают...» — болезненно морщась, думал Костя и чувствовал, как из пучины безразличия поднимается какое-никакое раздражение... — Знаешь что... — все так же болезненно морщась, выдавил он, — надоел ты мне хуже горькой редьки... — Ах вот даже как!.. — на секунду оторопел Реховский. А когда столбняк прошел, он побежал к начальнику бюро, вместе они побежали к главному конструктору, и в конце рабочего дня на доске для объявлений уже висел приказ с выговором Топоркову К. П.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2