Сибирские Огни № 002 - 1990

поглаживал ее густые волосы, плечи, загорелые руки. На кистях ее рук, сквозь нежную смуглоту едва проступали жилочки, и он припа­ дал губами к этим голубым разветвлениям. Но из степи уже доносился рокот моторов, и Майе пора было надевать свои поварские доспехи и идти кормить голодную братию, как она выразилась. Хоть бы они сегодня не загудели...— озабоченно говорила она, натягивая тесные джинсы и черный свитерок.— Представля­ ешь, уборочная, значит, сухой закон. Спиртного, естественно, в сель­ ском магазинчике нет. Но как суббота, мои мужички непременно гульнут. Они эти бутылки из-под земли достанут!.. В ночь, в пол­ ночь готовы гнать машину, трактор, комбайн в райцентр, на станцию, кого-то там будить... и в результате — загудели. А я, веришь — нет, лежу в своей кладовке и трясусь. Так-то они уважи­ тельные, но в пьяную голову, думаю, чего не взбредет... Вечером, и вправду, полевой стан загудел. Костя лежал в кла­ довке на единственной здесь коечке и поневоле слушал неразборчи­ вый гул голосов, что доносился из столовой. Кто-то настойчиво бубнил о поршневых кольцах, кто-то, осипший, подступал к брига­ диру: «Ты, Гаврилыч, нос-от шибко не дери!..» Двое (или трое?) жарко спорили из-за какого-то нескошенного клина, а некто гундо­ сый рассказывал бородатый анекдот про неверную жену и сам же над ним ржал. Как вдруг анекдотчика осадил высокий старческий голос: «Че мне твои анехдоты!.. Вот я те щас анехдот расскажу... После войны нужда такая сделалась, что... А у нас сосед был Прокопий, мал мала меньше у его семья. И прибегают к нему чужие ребятишки и кричат: «Дядь Прокопий, дядь Прокопий, ваш Мишка в полынье утоп!» — «Как утоп? Совсем утоп? — спрашивает.— А пимы?..» Вот анехдот дак анехдот! В ём вся жись тогдашна...» Кто-то затянул заунывно: Вчера мы хоронили двух марксистов, Тела не покрывали кумачом: Один из них был правым уклонистом, Другой, как оказалось, ни при чем... А чей-то густой бас рыкал: «Плесни, Митрич, горло прополош- шу...» Беспрестанно хлопали двери, скрипели в сенях половицы, звякала цепь питьевого бачка... По тому, что в оконце совсем померкло, а в кладовке стало хоть глаз коли, Костя определил, что на дворе уже глубокая ночь. И как же Майя?.. Неужели в таком гвалте прибирает в столовой и моет по­ суду?.. Ох, как они шумят, не подрались бы!.. А вот наконец и Майя. И, чувствуется, расстроена из-за мужиков... Да и этот его приезд... Ведь они же видели его, и... кто он ей?.. Наверное, спрашивали ее... Наверняка знают, что остался ночевать... Между тем Майя раздевалась, он слышал шорох ее одежды, в темноте угадывал ее движения... Стянув с себя брючки и свитерок, она на минуту замерла, съежившись от холода, потом приподняла одеяло и решительно нырнула к нему в тепло. Но этот гвалт в доме и на дворе... Это хлопанье дверей... Эти ша­ ги в сенях, от которых шевелятся сквозные половицы и здесь, в кла­ довке... Эти крепкие мужские словечки и далеко не соловьиные песни... И все же как сдержаться, если Майя рядом, совсем рядом, он чувствует щекой ее дыхание, а своим телом ее, уже согревшееся, тело... Ее шепот на минуту образумливал Костю, но потом он вновь забывал обо всем на свете; и только когда в оконце забрезжил рас­ свет, когда гуляки угомонились и полевой стан погрузился в сон,— только тогда Майя стала отвечать на его ласки, да все горячей, горя­ чей, нетерпеливей. Ничто им теперь не мешало, ничто не разделяло,