Сибирские Огни № 002 - 1990
...Смерть брата настолько потрясла Костю, что, возвращаясь с похорон, и потом, сидя уже за чертежной доской или в читальном зале, он не мог не думать о смерти вообще, о ее смысле... Мысли о смерти толкнули его читать великих философов, о ко торых не раз говорил ему Зарубин. Что же они-то, великие, думали об этом вопросе вопросов?.. Оказалось — думали, да еще как!.. С глубокой древности дума ли... И Платон, и Аристотель, и стоики в своих размышлениях при ходили к спасительной вере в то, что со смертью человека умирает лишь тело, а душа продолжает жить... Однако уже в древности, убеждался Костя, были и скептики, и они сомневались, что есть жизнь за гробом. Сенека, например, ут верждал, что всем живым существам уготовано полное небытие, и призывал покориться мировому закону... Со сходными мыслями Костя столкнулся и в рассуждениях Марка Аврелия. Римский импе ратор, поэт и мыслитель советовал ждать смерть с философским спо койствием, видеть в ней лишь разложение элементов, из которых состоит всякое существо. Мудрый человек, говорил Марк Аврелий, не должен испытывать перед смертью ни страха, ни отвращения, а должен встретить ее как одно из проявлений природы... Слова эти в какой-то мере утешили Костю, как бы рассеяли страх перед неизбежным концом. «Именно так, — думал он, — именно с философским спокойствием встретить...» Но, оказалось, были среди великих мыслителей и такие, кто смотрел на мироздание с горечью. Так, Будда в своих проповедях не раз провозглашал, что и рождение человека есть страдание, и его бо лезни — страдание, и старость — страдание, и смерть — страдание... И совсем уж стискивало горло от печальных, неотразимо разя щих мыслей Шопенгауэра о том, что существование человечества — это ошибка. Если представить себе все бедствия и муки, освещаемые солнцем на его пути, вещал Шопенгауэр с потрепанных страниц ста рой книги, то станет понятным, что лучше бы этому солнцу произво дить на Земле так же мало жизненных явлений, как на Луне. Гораз до лучше было бы, если поверхность Земли оставалась бы тоже в кристаллическом состоянии. Наша жизнь, делал вывод мыслитель,— это эпизод, который напрасно смущает спокойное блаженство небы тия и который имеет характер громадного обмана... «Так вот откуда этот бородатый черт Зарубин почерпнул слово «ошибка»! — мысленно воскликнул Костя, прочтя эти пронимающие до печенок строки. — Вот откуда его заключение: раз, мол, все жи вое на Земле, в том числе человечество, — есть ошибка природы, то вот, мол, термоядерный огонь и исправит эту ошибку...» Да, жизнь наша есть всего лишь ступень по направлению к смер ти, соглашался с Шопенгауэром немецкий философ Майлендер. Да, настоящее счастье невозможно, и одна смерть желательна. Да, все на свете представляет собой волю умереть, только воля эта замаскирова на и является в виде воли жить... Похолодев, читал Костя о том, как этот самый Майлендер изобра жает состояние человека, решившего покончить с собой... «Сперва он бросает тревожный взгляд на смерть и с ужасом отворачивается от нее. Затем он с трепетом вращается вокруг нее отдельными кругами. Но каждый день круги становятся все уже, и в конце концов он уста лыми объятиями обнимает смерть и смотрит ей прямо в глаза; тогда обретает он покой, тихий покой...» Одеревеневшими руками сдавал Костя старые книги служитель нице читального зала Дарье Глебовне, которая любезно давала их ему из своего личного, как она выражалась, фонда, и выходил на улицу. Шагал по многолюдному, как всегда по вечерам, бульвару и в недо умении смотрел на движущийся транспорт, на людей, на их веселые лица — неужели они не подозревают, что все это бессмысленно?..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2