Сибирские Огни № 002 - 1990
— Куда мы катимся, парни?.. — сказал один из этой ком пании. — Не говори... — с тяжелым вздохом отозвался другой. — Впору бить в колокол — отечество в опасности!.. Когда до воспаленного полусознания Кости дошел смысл их обрывочных фраз, ему сделалось до того тревожно и тоскливо — хоть плачь... Правда, вскоре тут Леха забежал справиться о самочувствии, подбодрить; потом студентки, виновницы Костиной простуды, за глянули; а потом и вовсе какие-то незнакомые девушки принесли горячий кофе, таблетки, поправили изголовье. А Костя выдыхал, как ему казалось, не воздух, а огонь, и ему было чуть неловко от такого внимания к своей особе — не иначе как Леха раззвонил по лагерю, мол, братцы, в такой-то палатке у нас больной. Но и благодарен был Костя этим незнакомым сестрам милосердия — вот же замечательный какой народ туристы!.. Так он и лежал всю ночь среди всеобщего веселья, утопая в не стерпимом клейком жару, пока не забылся, не уснул. А когда очнулся, то не сразу сообразил, что уже утро, а ти шина означает лишь то, что лагерь, набесившись за ночь, спит без задних ног; только иногда из соседней палатки доносилось невнят ное бормотание во сне. Поднявшись, Костя вылез из палатки и удивился, что руки, но ги и все тело какое-то легкое, почти невесомое, птичье. Но утро было такое солнечное, так распевали по всей лесистой пойме птахи, так ярко цвели палатки на увалах и столь нежна была зелень мо лодой травы, что Костя воспрянул духом — кажется, пронесло. Кажется, отлегла хвороба, отступилась... Однако вечером, когда он был уже дома, у себя в общежитии, у него вновь поднялась температура. ...О его болезни каким-то образом узнала Майя и на другой же день пришла «во всем своем великолепии», как подумалось Косте, когда он глянул на нее из полутемного угла, где стояла его кро вать. И конечно, его растрогали тревожные расспросы о болезни — мерял ли температуру? принимал ли лекарства?.. Да еще приложи ла свою прохладную ладошку к его горячему лбу... Да еще сказа ла при этом: «Я так соскучилась по тебе!..» — и улыбалась, и черные влажные глаза блестели. Но как ни таял Костя от ее слов и прикосновений, как ни гре ли они душу, он едва сдерживался, чтобы не спросить: «А что же Зарубин?.. Как вы с ним провели время, оставшись тогда на базе?..» Между тем Майя, сидя на стуле возле его кровати, говорила о том, что поездка на «столбы» расстроилась, не состоялась, что май ские праздники пришлось провести в городе, и как это противно. В общежитии — сплошная пьянь и даже драки. Дома отец опять сорвался и все праздники не просыхал. Вообще все с ума, навер но, сходят... Костя слушал и вдруг стал узнавать слышанные не раз мотивы, даже целые обороты речи... О всеобщем сумасшествии, о всеобщем пире на краю гибели... Ну так и есть! Это же зарубинские мотивы... И не удержался, бросился в спор, с зарубинской «чернухой», с его тлетворным влиянием на Майю: — Пусть все так. И все равно сдаваться не надо. Пусть хоть весь мир сходит с ума! Ты одна будь не такой... Тем более, что есть люди... Вон Павлик, брат мой, он не сдается, он воюет с раз ной шелупонью... — Нет, я не героиня... — усмехнулась Майя. — Я — как все. Не верю... Потому что знаю жизнь.... А ты ее не знаешь... И опти мизм твой, извини, телячий... «Опять, опять зарубинская фраза!..»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2