Сибирские Огни № 002 - 1990
страшатся их разоблачений, а пуще, вероят. но, ядовитого языка и всемогущей клеветы. Еще не замолкли вдали раскаты сердито го грома так называемой грозы, вследствие Ильбертского Билля, Джон Булль низших сфер, схватив за шиворот Джона Булля англо-индийской аристократии, увлек его насильно за собой и разом оседлал вице-ко ролевский совет с бабу Рипоном во главе. Напрасно упирался либеральный маркиз. Поникнув добродушною главой, бабу Ри- пон смирился перед бакалейщиками и са пожниками своей верховной расы. Вздумав положить новую заплату на старую ризу Индии, новоиспеченный римский католик, очевидно, забыл о библейской мудрости своих праотцов. И стало последнее горше первого, для бесталанных сирот туземной Индии!.. Так было истолковано мною поведение члена совета, не осмелившегося сказать ни слова грязному приказчику «агента для пе ревозки пассажиров и клади из Мадраса на Нильгири». Когда тот нахально объявил, что в горах идут дожди и он не станет рисковать новою краской и лакировкой за крытых карет, потому что пассажиры могут ехать и в открытых одноколках, то ни мис тер Сэлливан, ни другие ехавшие в Утти британцы не нашли для него ни одного из тех англо-индийских жестов и взглядов, ко торые повергают во прах наивысшего чином туземца. Нечего было делать, и, сев бочком в тара тайку, перед которой тонга на дороге в Симлу все равно что королевский вагон пе ред ящиком, в котором запирают на поездах железной дороги собак, мы стали поды маться в гору. Одноколку влекли два пе чальные остова когда-то почтовых кляч. Не успели мы отъехать и полмили, как один из остовов, слабо подрыгав задними косточка ми, свалился с ног, опрокинув на себя одно колку, а вместе с нею и меня. Все это про изошло на три вершка от бездны, по счастью не очень глубокой, да и в которую я, впро чем, и не свалилась. Все кончилось неприят ным изумлением и порванным платьем. Весьма любезно подскочивший на помощь какой-то англичанин, у которого одноколка завязла в красной глине, обрушил свой гнев на ямщика, которому не принадлежала ни таратайка, ни тут же издохшая лошадь. Ямщик был туземец, и его было бы беспо лезно задабривать Пришлось дожидаться другой одноколки и двух других кляч со станции. Но я не сожалела о потерянном времени. Познакомясь с членом совета, в силу общего притеснения нас агентом, я разговорилась и с другим англичанином. В этот час, проведенный в ожидании со станции помощи, я узнала много новых подробностей об открытии Нильгири, отце мистера Сэлливана и о тоддах. Впоследст вии я часто виделась в Утти с обоими «сановниками». Через час пошел дождь, и моя одноколка скоро превратилась в ванну с душем. Вдо бавок ко всему, по мере того как мы под нимались выше, холод все усиливался. По приезде в Хотагири, откуда нам оставался час езды, мне пришлось дрожать от стужи под шубой. Я въезжала в «Голубые Горы» в самый сезон дождей. Густая, красная от размокшей земли вода потоками катилась нам навстречу, и великолепная панорама по обеим сторонам дороги заволоклась тума ном. Но вид был очарователен, даже при такой печальной обстановке, а воздух, хо лодный и сырой после душной атмосферы в Мадрасе, был величайшим наслаждением. Он был весь пропитан запахом фиалок и здорового смолистого леса. А этот лес, по крывающий все скаты гор и холмов изумруд ным покровом, скольких тайн был он сви детелем на своем долгом веку! Чего толь ко не видали в «Голубых Горах», глубокой могиле, скрывавшей так долго и так рев ниво сцены, напоминающие сцену ведьм в Макбете, эти старые, столетние стволы! Теперь легенды давно не в моде: их назы вают сказками, и это весьма естественно. «Легенда — цветок, распускающийся только на почве веры». А вера давно уже стала ис чезать в сердцах цивилизованного Запада; поэтому засыхают и цветы ее под убийст венным дыханием современного материализ ма и общего безверия. Эта быстрая перемена в климате, обста новке и во всей природе показалась мне волшебством. Я забыла холод, дождь, от вратительную одноколку с башней, под ко торою я восседала на своих перепачканных в грязи, полуразломанных ящиках и чемода нах,— только спешила дышать, набираться этого чистого, чудного воздуха, которым не дышала уже много лет... Только к шести ча сам вечера мы подъехали к Утти. Было воскресенье, и мы скоро стали встречать толпы, идущие домой после ве черней службы. То были, большею частью, евразиаты, эти рассиропленные «черною» кровью европейцы, ходячие паспорты с «осо быми приметами», которые они носят на себе от рождения до гроба, в ногтях, в про филе, в волосах и в цвете лица. Я не знаю ничего в мире смешнее и отвратительнее ев- разия в модной жакетке и круглой шляпе на крошечном лбу, кроме разве евразиатки в шляпке с перьями, в которой она походит на лошадь под черною попоной, в страусо вых перьях, под траурною колесницей. Ни один англичанин не способен чувствовать и особенно показывать такого презрения к индусу, как евразиат. Последний ненави дит аборигена ненавистью, пропорциональ ною количеству заимствованной от туземца крови... Индусы платят евразиатам тою же монетой и еще с прибавкой большего про цента. «Кроткий» язычник превращается в свирепого тигра при одном имени евразиата. Но я смотрела не на неуклюжих креолов, вязнувших в сапогах по колено в густой уттакамандской грязи, заливавшей крова вым морем все улицы небольшого городка. С приближением к Утти мой взгляд оста навливался не на гладко выбритых миссио нерах, которые проповедовали под дожде выми зонтиками и в пустом пространстве, патетически размахивая свободною рукою перед проливавшими слезы деревьями. Нет, тех, кого я искала, не находилось там: тод- ды не расхаживают по улицам, и почти ни когда не приближаются к городу. Мое лю бопытство было напрасно, как я скоро уз нала. Оно удовлетворилось лишь через не сколько дней. Накануне я провела ночь в вагоне на железной дороге и задыхалась от нестерпи мой жары и духоты. А теперь с непривычки
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2