Сибирские Огни № 002 - 1990

эпизод в повести, каждый ее образ несут в себе серьезное обобщение... Сказка «До третьих петухов» синтезирует в себе все, что до этого изображал и оце­ нивал В. Шукшин-сатирик. По внутреннему смыслу она обращена к современности, на. целена на наши устойчивые пороки, причем средствами тоже устойчивыми в нашей литературе с давних времен. Традиции на­ шей классики усваивались В. Шукшиным творчески, иначе сказать — по-своему. В сказке свободней, чем в других шукшинских произведениях, используется сатирический фольклор, без натяжки вспоминается при чтении проза и Гоголя, и Салтыкова-Щед­ рина. Эта повесть, несомненно, сложнее по­ вести «Точка зрения», хотя как бы и про­ должает ее. По своей критической страст­ ности, по своим идейно-нравственным па­ раметрам, по своей правде она позволяет нам иначе взглянуть на безвременно — в 45 лет! — ушедшего от нас писателя. Увлеченность фольклорной поэтикой у В. Шукшина очевидна. Она и в сказочном зачине: «В некотором царстве, государ­ стве...», и в сказочных, давно сложившихся образах Бабы Яги, Змея Г'орыныча о трех головах, царевны Несмеяны... И в условно­ фантастической структуре повествования, и в подлинно народной лексике... Так вот, Иван-дурак, всем хорошо известный фоль­ клорный персонаж, с гордостью говорит о себе языком предисловий к сказкам: «Я мудрее всех... глубже, народней... Я вы­ ражаю чаяние...» Тем не менее он вынуж­ ден по требованию соседей по книжной полке в библиотеке доказать, что он в са­ мом деле умный. Но как это сделать? «— Я сама тоже из крестьян,— начала Бедная Лиза (из знаменитой повести Ка­ рамзина).—•До каких пор он будет позорить наши ряды?.. Пускай достанет справку, что он умный. Все (это Онегин, Чацкий, Обломов, «при­ шибленный, явно чеховский персонаж»)... тут все одобрительно зашумели». С таким вполне канцелярским требовани­ ем к Ивану и открывается для него дорога в совсем несказочный мир, если, конечно, к нему приглядеться, в мир казенщины, бюрократии и канцелярщины. Первая же сцена — это «общее собрание» героев классических произведений (вплоть до Акакия Акакиевича), на котором реша. лось под председательством Лысого из кон­ торы, идти или не идти Ивану за справкой к Мудрецу. Перепалка была нешуточная, и Иван пошел, напутствуемый Ильей Муром­ цем: «Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не тонуть... Где тебя задумают погу­ бить, я крикну: «Ванька, смотри!» Сказочно? Безусловно. Но ведь «собрание коллектива» широко известных героев клас. сики требует бумажного доказательства то­ го, что или без бумаги очевидно, или по. просту нелепо, хотя, увы, и распространено было в «развитом обществе», настолько распространено, что вылилось в народе фор­ мулой: «Докажи, что ты не верблюд». Другой «коллектив» оказался в лесу у Бабы Яги, куда по пути к Мудрецу зашел Иван. Это — коллектив самодуров и деспо­ тов. Баба Яга незамедлительно потребовала построить ей коттеджик и остаться у нее истопником. Иван не согласился, и «четыре лба», стражники, связали его, а потом и в печь сунули... Здесь действовало одно право— право сильного. Существует еще один «коллектив» — чер­ тей во главе с почитаемым ими Мудрецом. По заключению Медведя: «Эти похуже Го- рыныча будут... Ну, и охальное же племя] На ходу подметки рвут. Оглянуться не ус­ пеешь, а уж ты на поводке у них — захому­ тали». Черти всей оравой рвутся в женский мо­ настырь, который охраняет «большой страж, ник с пикой в руках». Раздобыть Ивану справку соглашаются, но делают вид, что не понимают, какую ему надобно: «Они разные бывают... Бывает — характеристика, атте. стат... Есть в наличии, есть в отсутствии, есть «в том, что» есть «так как»... Видно, что в этом крючкотворстве они поднаторели. И Иван заявил, что липовая справка ему не нужна, а только такая, какие выдает Мудрец. Черти издеваются над Иваном: «Ах, ка­ кая неподкупная душа! Какой Анжелико!» Иван, однако, тверд и предлагает за справ­ ку научить чертей, как обмануть бдитель­ ного стражника, которого ни музыка, ни ви­ но, ни соблазнительная чертовка не отвле­ кают от охраняемых ворот. Иван объясняет, что надо ему спеть песню его родных, как скоро выясняется, сибирских мест: «По ди­ ким степям Забайкалья...» Черти запели. «Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно, погрузиться в мир песни», — говорит В. Шукшин. Он, художник-реа­ лист, иначе не может: «Это был прекрасный мир, сердечный и грустный,— продолжает он.— Звуки песни, негромкие, но сразу ка­ кие-то мощные, чистые, ударили в самую душу. Весь шабаш отодвинулся далеко-да­ леко; черти, особенно те, которые пели, сде­ лались вдруг прекрасными существами, ум­ ными, добрыми, показалось вдруг, что смысл истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином — в любви, в состра­ дании». Ведь все это в душе стражника-сибиряка, оставившего ворота пустыни, потому что песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни,— звала на простор, на воль­ ную волю». Иван выполнил свое обещание и получил сопровождающего к Мудрецу. Обиталище Мудреца со всеми его прием­ ными, канцеляриями и влюбленными в него помощниками-чертями — цитадель бюро­ кратизма и пустопорожней «кипучей» дея­ тельности. Ненависть писателя к ее обита­ телям беспредельна, ею окрашивается все в этих сценах повести, в сценах пребывания у Мудреца. Конечно, как у всякого высокопоставлен­ ного, у Мудреца есть приемная с «моло­ денькой секретаршей» по имени Милка. «Она печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам». Говорила она на том же жаргоне, что и библиотекарша в начале повести, сторожившая полки с книгами классиков: пшено, потопчемся, расстрелять время, козел, грюндик... Милка начинает с того же: «Ну, это же пшено!» На вопрос, как попасть к Мудрецу, «в сторону» от те­ лефона твердит: «Не интонируйте, не инто