Сибирские Огни № 001 - 1990

Еетвях деревьев, в молодой листве, громко, базарно-празднично гал­ дели воробьи, во дворе одного из домов, став в кружок, играли в волейбол юные стройные девушки; в воздухе пахло влагой, травой, тополями. Разговор не клеился, хотя Костя непрерывно говорил и уже чувствовал приближение той грани, на которой болтливость станет самому противна... Как вдруг... — Я не для вас, Костя. Вы меня не знаете...— с невеселой ус­ мешкой сказала Майя. Костя растерялся — о чем она?.. И почему опять «вы»?.. «Вы меня не знаете...». Конечно, при встречах он все больше о себе гово­ рит да о музыке, о театре, о литературе, о Кондратюке, о Петров­ ском... А о ней, о Майе, они почти не говорят... Так откуда, действи­ тельно, он ее узнает?.. — Вот здесь, в этом доме,— опять неожиданно сказала она,— жил Алик... «Алик?.. Ах да, это же «принц»... А он-то, Костя, занятый пе­ реживаниями, связанными с этой загородной поездкой, как бы уже и забыл, что есть еще «принц». Забыл даже, что Майя ездила к нему в Ташкент... Все это будто отодвинулось куда-то. И вот теперь... «Вот, стало быть, где жил «принц»... И Костя с деланным интересом осмот­ рел «дворец принца» — ничем не примечательную серую пятиэтажку. — Я его очень люблю... Мы не должны больше встречаться, Костя... — А мне казалось,— проговорил он едва слышно,— что учеб­ ники — это лишь предлог... Она тотчас догадалась, о чем он хотел сказать, и усмехнулась: — Ну что вы, Костя!.. Они уже стояли в каком-то дворе, у подъезда какого-то дома, и Майя говорила как будто издалека, хотя и стояла рядом,— говори­ ла, что это общежитие техникума, что у нее здесь дела и что не нужно за ней ходить, не надо ее ждать... Потом повернулась и скрылась в подъезде. Точно во сне он побрел по двору, не зная, куда и зачем идет. «Я не для вас, Костя...— тупо повторялось у него в голове.— Это же... Это же просто иносказание... Просто не решилась сказать: «Иди вон!» И когда я не понял намека, тогда она прямо: «Мы не должны больше встречаться...» Потому что «я люблю его...» «А я-то, я-то!.. Ревновал ее к Мытищеву, к Прошке, к Зарубину, к Лехе, господи! До чего же глуп! До чего жалок!..» В эту ночь он не сомкнул глаз. Лежал в темноте у себя в обще­ житии, перебирал в памяти каждое слово Майи, каждый ее жест, выражение лица и вновь приходил к выводу— она не хочет ни встреч, ни свиданий,— ничего не хочет. Сравнила их с «принцем» и окончательно выбрала... И ничего тут не поделаешь — выбрала и все. И нужно найти в себе силы, мужество и достойно, без истерики, отойти в сторону... Надо написать прощальное письмо... И Костя вскакивает с постели, включает свет, испуганно смот­ рит на парней — не разбудил ли в самую глушь?.. Потом садится к столу и торопливо, лихорадочно пишет на листочке бумаги почти исповедь,— пишет о себе, о своем ничтожестве, о том, что понял — всему конец. Он больше не станет докучать ей своими разговорами, своими упреками... Он понял, что она любит Алика, который, конеч­ но же, достоин этого. Но пусть она знает, что он, Костя, какой ни есть жалкий человечишка, тоже любит ее, любит со всей силой души, на какую только способен... Утром на работе он с отчаянной отвагой вошел в каморку бюро йехнй'чеекой [й®$ё|йиац:йй1й,' й#ЗйШваннеЧййёрярнвйожил записку на