Сибирские Огни № 001 - 1990

«Пошел спать», грузно, нетвердо ступая, направился в сторону лаге­ ря. Как бы очнулся и Костя. Была уже глубокая ночь. Из-за высоко­ го увала, поросшего сосняком, всходила луна, и длинные тени от деревьев протянулись по пологому склону. Лунный свет заливал за­ речные дали, излучина речки блестела подобно серебряной сабле. В береговых тальниках призывно и звучно кричали дрозды. Зябко поеживаясь, Костя пересек полосатую от теней поляну и, подойдя к лагерю, увидел, что у догорающего костра дремлет, полу­ лежа в спальном мешке, один лишь Реховский. Он и указал им с Зарубиным палатку, там, мол, только, Куреев и Солдатов и потому есть свободное место. «А где же Майя?..»—екнуло у Кости под сердцем. Он озирался, искал глазами повсюду... однако возле молчаливых, притихших па­ латок не было ни души. Залезли в палатку и улеглись. «Где Майя?.. С кем она?.. Какой же я!.. Пластаюсь там с За­ рубиным, забыл про все на свете...» — Ты, я гляжу, переживаешь...— негромко, словно бы сквозь дремоту, сказал Зарубин.— Брось... не переживай. Смотри на эти де­ ла проще. Не будь собакой на сене... Соси и давай сосать другим... Бабы—стервы, ты их не знаешь, а я-то знаю... Я ведь был женат, был увлечен юной-красивой... Поженились... И каким же крокодилом обернулась эта юная-красивая!.. Какой тряпичницей оказалась... По­ купать и покупать тряпки—вот главная страсть. В магазине букваль­ но теряет голову... Как только в нос ударит запах свежей материи, как только в глаза бросятся яркие вещи, так она сама не своя — все подряд бы скупила!.. Пришлось взять семейную кассу в свои руки, ина­ че за неделю до получки жрать нечего. Взял в свои руки — и что? Она же на сто хитростей идет, чтоб вытянуть из меня все до копейки. Пе­ рехватит у соседей, купит тряпку, а я красней перед соседями — как же! Получается, не отдаю долг... Или вот еще прием. Пошли от тещи посылка за посылкой, и все с тряпками, с подарками... И опять же неловко перед тещей, приходится отдаривать. Иными словами, опять же оплачивать новые наряды женушки. Или сует мне под нос дыря­ вые сапожки: «Смотри, в чем хожу! Это же кошмар!..» Ладно, думаю, сапоги действительно нужны, негоже в дырявых. Отсчитываю. Про­ ходит какое-то время, она опять тычет мне под нос те же самые сапожки: «В чем я хожу! Это же кошмар!» Истратила, стало быть, те деньги на тряпки... Но сапоги-то действительно дырявые, негоже в дырявых ходить. И снова отсчитываю... Так под эти сапожки, не пове­ ришь, она вытянула из меня более тысячи!.. Чтобы рассчитаться с долгами, мне пришлось подрабатывать, калымить... И уголь-то я раз­ гружал, и коровники-то строил, и мост железнодорожный красил... Висишь, бывало, на фермах моста, на страшенной высоте, глянешь вниз, на воду,— кровь в жилах стынет. Как умом не помрачился, не знаю... Зато женушка в дубленке!.. Дальше — больше. Страсть к тряпкам, особенно импортным, стала у нее куда сильнее, чем даже половая, сильнее, чем материнский инстинкт. Дети — это ведь нак­ ладно, это ведь лишнюю побрякушку не купишь... Не вырождение ли? Не уродство ли? Содержание не главное, главное — форма. Фор­ ма и еще раз форма. Дело дошло до того, что она мне заявляет од­ нажды: «Хочу машину... У Кошкарихи и то своя машина...» «Да ты,— говорю,— в своем уме!.. Где же я такую прорву денег возьму?» «Какое,— говорит,— мне дело!.. Иди воруй, грабь, мне все равно. Деньги не пахнут...» Вот до чего дошло!.. Но тут уж мое терпение лопнуло. «Хорошо,— говорю,— иди на панель, коли не пахнут!.. Вот,— говорю,— бог, а вот порог!..» С тех пор я запрези­ рал их... Я их насквозь вижу, куриц безголовых!.. И только похоть толкает меня с ними якшаться» жажда, как говорится, телесных