Сибирские огни, 1989, № 12

— Ну, возьмитя, гражданочка, ну, возьмитя!.. Умеете с ведром. В ответ слышалось: — И без ТОГО вещей столько — куда мне еще ведро? Э-э-эх!.. Д а лучше чемодан выбросить, нежели от этой красоты отказаться! Сирень здесь растет скорее деревьями, нежели кустится — такая она высокая... Снизу ее обламывают почти сразу же, зато наверху, как бы обрамляя густозеленую крону, она красуется на удивление долго: совер­ шенно белая, бледно-сиреневая, темно-фиолетовая — с розоватым отливом. Захочет ли тебя кто-либо букетом одарить, ты ли пообещаешь своим гостям: «Сейчас я подставлю лестницу и попробую до нее добраться, сейчас!» — всем своим неприступно-гордым видом сирень будто спраши­ вает: «А зачем, зачем — стоит ли?!! Приезжай и любуйся. Или вообще тут живи — почему бы тебе тут не жить?» Я и сам себя не раз спращивал: почему?.. А ответ, пожалуй, хранит одна из щкольных тетрадок в клеточку, на которых обычно пишу. В ней — начало рассказа, мне впервые подума­ лось о нем лет десяток назад. До сих пор прекрасно помню и ту минуту, когда это пришло, и все, что происходило тогда вокруг... На краю пустынного пляжа в Жданове, который режиссер Михаил Беликов, тамошний уроженец, упорно называл Мариуполем, стояла на­ ша машина, а мы сидели на обстизанной острым ветром скамейке, пили «горный дубняк» и коротеньким, с детский пальчик, перочинным ножич­ ком отрезали крошечные ломтики от большого, уже «просолевшего» к этому времени, но не успевшего еще форму потерять моченого арбуза. Только что закончили снимать фильм по одной моей повести, и съем­ ки шли трудно, потому что накануне у меня погиб меньший сын, какой из меня был помощник — по сути, я выбыл из игры, но производство, д а ­ же такое, сперва может показаться несерьезное, как кино,— есть произ­ водство, н мало того, что Беликов, не имея сценария, вытаскивал дело сам — он еще и меня в эти месяцы поддерживал, часто — в прямом смысле. Но вот закончились печальные наши труды, была лирическая минута... Осенний ветер тащил по пляжу волглые покоробленные листья, и, когда швырял их на руки, на колени, на арбузные корки, горкой л еж а в ­ шие на расстеленной под ногами газетке, с листьев осыпался мелкий пе­ сок. Рябое море было свинцовым, к заводскому причалу шли черные р а ­ бочие катера, высокие мартеновские трубы с одинаково кривыми дымами поднимались на той стороне залива, а за всем этим — за металлургиче­ ским заводом, за морем, за плавнями, за камышами на той стороне Азо­ ва была моя родина — Кубань... Я тогда не только душой, но как бы д аже физически ощутил эту точку, в которой находился тогда: передо мною за морем — отцовский дом, за спиной, позади,— Москва, куда мы недавно переехали и где у нас уже успела появиться родная маленькая могила; слева, далеко на во­ стоке была Сибирь, Новокузнецк, в котором столько было прожито, от­ роги Алтая, Горная Шория — с порогами, перекатами, дружескими ноч­ ными костерками на берегу затяжных шивер. И все звало и, казалось, прямо-таки не могло жить без меня... А еще были и Южный Урал, который я успел полюбить, и была К а ­ релия с озерами ее среди мшистых берегов, и были вологодские леса — раненым сердцем я чувствовал: на самом деле я не могу без всего этого жить... Я уже начал тогда что-то такое на этот счет сочинять и на обложке тетради вывел: «Хотел бы я жить везде». Кодовое название, так сказать. А, может, станет когда-либо и реаль­ ным названием рассказа. Если Бог даст, как говорится. Если будет этот рассказ написан...