Сибирские огни, 1989, № 12
Из подъезда, который был хорошо освещен, неожиданно выкатилась толпа дерущихся, и я, как всякий простой советский человек, обременен ный бесконечным, слышимым с детства «не проходите мимо», замедлил шаг в тоскливом предчувствии: сколько раз уже, когда драки разнимал, подставлял свою физиономию — может быть, хватит? Но в центре дерущихся пригибались под ударами двое девчат — били их, и били, надо сказать, жестоко. Бросился, что-то такое закричал, взялся расталкивать... Спасибо матери-стройке! Тем или иным способом нет-нет, да и по мянет меня, ее певца-летописца: то среди других «стариков» портрет в газетенке даст, то в давней кинохронике покажет, а то попросит, чтоб по казали по областному телевиденью... Драть ся перестали, одна из молоденьких девчат вдруг плюнула мне под ноги и выкрикнула: — А тебе какого хрена надо, писатель? Тут я дал кальку — надо сказать, прямо-таки нежнейшую — по срав нению с тем текстом, который это юное создание на самом деле произне сло. Он был и настолько вульгарным и настолько замысловатым, что я почувствовал полную свою беспомощность — в том числе, и как профес сионал — словотворец... Но предали не они меня — я их. Б дремучем обществе, я думаю, мы живем, коли свое душевное р ав новесие поддерживаем не верою в высокие, вовсе не материальные цен ности... Поддерживаем телефонными звонками якобы нужным людям, напоминаньями им о себе, приветом этому, поклоном тому-то... Такими вот сделало нас это всеобщее послушание, всеобщее заглядыванье выше стоящему в рот. Бы, ребята, попробуйте: какое-то время, как я теперь вам, не позво ните друг дружке. И самому впечатлительному покажется, что ни за что ни про что он очутился в одиночке. Самолюбивому, в ком остатки достоинства сохранились, пылкое во ображенье нарисует: ушел с ватагой на Болгу... Уйти бы, в самом деле! Снова очутиться среди старых товарищей — какими были они тогда. Б шестьдесят четвертом году. Удивительное все-таки было время, удивительное!.. Как быстро мы не то что забыли — мы простили первый на памяти поколения обман. Со Сталиным. Как беззаветно, как самоотверженно, как решительно в з я лись поправлять ошибки, как отзывчиво подставили плечо, горб, хребти н у— ничего, и в самом деле, не требуя взамен — ничегошеньки! «Жила бы страна родная»,— и правда. Лишь бы только это. И — все. Над стройкой тогда как гигантское силовое поле висело это сума сшедшее напряженье предпусковых дней: вот-вот случится то, ради чего мы сюда приехали, вот-вот... Еще неделька, ну, две недельки, пусть самое большое — три, и родится наконец-то завод, заработает первая наша домна. Отдав ей перед этим столько забот и столько тревог, душу в нее вло жив,— ее теперь как бы одухотворили: была не просто домна — была Домна. Наша, русачка, чалдоночка, хоть поднимали ее всем миром. Ну, это было видать по отчеству: слыханное ли дело, чтобы девушку, кр а с а вицу Домну, до этого величали: Запсибовна? И все это было искренне. И все друг к дружке — с добром. Почти перед самым пуском случилась т ак ая штука: необычайной си лы июньский ливень, с грозою заходивший несколько раз, и все точно — словно армада бомбардировщиков на хорошо видимую, ничем не защи щенную цель — размыл шлаковый отвал: высокую и длинную гравийную дамбу, на которой тепловозы должны были опорожнять ковши с еще не подстывшей магмой — пену с чугунного варева опрокидывать вниз. До этого дела на шлаковом шли хорошо, за него нечего было волно в а т ь с я— вот и не волновались, как у нас водится, и о людях не думали.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2