Сибирские огни, 1989, № 12

тераторов, расскажу ему, как господь меня нака зал — вот уж Лева рад будет! И вот у меня по краю подушечки, где ноготь все-таки отвалился, до сих пор пластырь, а ей, видишь ли; «Как ты косил?» Как все теперь косят, т ак и я! Но ее этот довод почему-то не утешает — огород, понимаете, з ар а с т а ­ ет. Ничего, говорю, мама,— не с огорода живем! А с чего же, она спра­ шивает? С одуванчиков, может?.. Да, говорю, если хочешь, то да, с оду­ ванчиков и живем, с красоты этой, которая, посмотри, вокруг... Пусть себе цветут! «Тебе перед соседями не стыдно, а мне — стыдно,— говорит она.— Понимаешь?» В это время года у нее комплекс такой: одуванчиковый. Потом на­ чнутся другие: стыдно будет, что картошка у нас не подбита и заросла, что укропа за бурьяном не видно, стрелки чеснока не завязаны, лук по­ желтел, саженцы яблонь опутала паутина, сливу одолевает тля, а мужи­ ку ее, мужику — ни до чего нет дела!.. Ну, как же, говорю, а родная сло­ весность?.. Но ей — когда стоит посреди одуванчиков — на родную сло­ весность наплевать. — Они скоро выше тебя будут, посмотри! — корит жена. Поздоровался и стал рядом наш сосед дядя Митя Серебряков, про­ шедший через три войны санитар, бывший гитарных дел мастер. Сухонь­ кий, но как молодой петух бойкий, подхихикивает моей жене нарочно весело, потом строжает, поталкивает меня в бок: — Ну, слышишь, что твоя изюминка говорит?.. А ну-ка, неси косу, ё-моё,— в ажуре, в темпе! — Дядь Мить?— спрашиваю.— А почему коса — литовка называет­ ся? — Она летать должна, вот почему!— почти кричит радостно дядя Митя, которому я успел уже многое жестами и глазами объяснить: есть, мол, в рюкзаке она, проклятая, есть. Надо только «изюминку» ублажить — и посидим вечерком, посидим! Только ублажать он, жаль, взялся не так, как я ему глазами совето­ вал: вместо того, чтобы жену успокоить, да и все — и в самом деле, з а ­ ставит еще меня косить! Чу!— однако, вот он, вот он толчок — ударил слабым птенчонком в крестьянском сердце, а потом еще сильней и еще... Кто там и что гово­ рил о слюнтяйстве да о беспомощности — ты попробуй теперь останови меня! — Слушай,— сказал я ей в этот раз нарочно лениво, как о бездели­ це сказал .— В виварии... Тимирязевской академии... насчет куриного по­ мета договорился. По-хорошему, она должна бы упасть, так — нет? Виварий, а? И не в какой-нибудь захудалой академии, не в академии же педнаук, предпо­ ложим, в самой Тимирязевке! Но на нее это почему-то не действует. — Ты бы лучше в воскресенье взял пару ведер и сходил бы на фер­ му ну, рядом же, в селе, рядом! — и по глазам видно, что в этом своем тексте слово «болван» она сознательно пропустила. — Д а ты знаешь, что такое — куриный помет?— недавно этими зн а ­ ниями по случаю овладевший, спрашиваю ее снисходительно — Какая в нем концентрация... этих самых? — Витаминов? — слышится у нее в голосе издевочка. Но я уже нашел умные слова. — Стимуляторов! Одного мешка на несколько лет хватит. Кило­ грамм на бочку воды, а? — в тоне моем наверняка звучат отголоски Продовольственшэй программы, которую вместе со всеми решает и наша редакция русской прозы — откуда же еще эти знания, как не от авторов знатоков деревни.— Считай, что нам повезло — думаешь, так просто было этот мешок в академии выписать? — А кто его в этом твоем виварии возьмет? Ты?! — Мало того, что ездил выписывать...