Сибирские огни, 1989, № 12
непременное: и десять неизвестных... и десять неизвестных. И десять не известных. Попадались необычные надписи, я пытался запомнить их: «Янек — радист и десять неизвестных». «Лена — капитан и десять неизвестных.» «Разведчик Саша и десять неизвестных». Все вздыхали — видишь, мол, какие дела! — и все мне потихоньку сочувствовали. — Понимаешь, что здесь написано? — спросил Миколай, когда мы подошли к черному памятнику из гранита.— Неизвестных здесь — тыся ча двести сорок один... Может, среди н и х— и твой дед... Хочешь, т а к и будем считать? Он здесь! Ты з ак ажешь памятник и приедешь сюда с детьми. И вы поставите его, и внуки твои будут знать: прадед их здесь — в Гайнувке. Под Белостоком. На черное подножие памятника я положил ворох пионов, и мы по стояли молча. — Что ж, пойдем? — взял меня под руку Миколай. — Лав ай -ка еще тут глянем! — полросил я.— Последний ряд. И — пойдем. Все! Единственный, который не осмотрели мы, ряд. Как раз потому и не осмотрели, что был он от памятника — ближайший. Я шагнул влево и на первом же столбике прочитал: ВАСИЛИЙ КАРПОВИЧ . Ниже шла чужая фамилия: Заненко. Еще ниже — та с а мая, обычная строка: и десять неизвестных. То слегка наклоняясь, то подавшись назад, я растерянно топтался у столбика: — Василий Карпович, братцы!.. Фамилии нет, но... Это он, он — В а силий Карпович, да! И все тоже не очень понимали, как быть: сказать себе — мы нашли?.. Утешиться тем, что есть — именем с отчеством? — Лавай порассуждаем,— начал Олег Харченко.— Мы искали В а силия Карповича Карпенко. Василия Карповича, да. Ты из-за этого соб рался в Польшу — и вот ты в Польше. Стремился не куда-либо — под Белосток. Вот ты — под Белостоком. Вот оно: Василий Карпович. Согла сись, сочетание достаточно редкое. И если здесь д аже столько погибших, неужели их будет несколько — с таким именем, с таким отчеством? — Если при нем были документы и разбирался в них поляк,— ск а зал Миколай,— то для него фамилия — Карпович. Это для него главное. Остальное он мог и не записать. Ну, а если не было документов... Пони маешь, как это тогда происходило? Кричали: кто знает, хлопцы,— кто это?.. Кто знает — подскажите! И один кричал: это Янек!.. Другой: это Янек, да. Янек — радист. Ну, а фамилия, фамилия?! И все только пожи мали плечами. Так могло и тут, слухай! Я-то уверен был, что это он. Все правильно: ему тогда было уже со рок три, ребята помоложе, которых, конечно же, было вокруг большин ство, так и должны были называть его: Василий Карпович. Уважать его было, было за что! Примерно в полдень, когда мы ехали через Беловежскую пущу, уда рила сильная гроза и бушевала почти до вечера... По никудышному пос ле обильного ливня проселку, почти сплошь залитому, м.ы с трудом до брались до просторной поляны в мокром, насквозь просвеченном зак а т ным солнцем лесу. Странный это был лес. Вокруг виден был только налитой сочной зе ленью густой подрост, но стоило слегка уйти от поляны вглубь, как тут ж е начинали попадаться обросшие мхом вековые дубы, раскидистые ли пы соперничали чернотою стволов и пышностью крон с отмытыми ливнем великанскими буками. Но тут и там деревья были пробиты неровными осколками света, прошиты длинными лучами, и казалось, это в них, в разрывах зелени, тонко сквозит громкий, чуть глухой голос кукушки, струится по золотой солнечной прошве. На краю поляны был дощаной навес, под которым стоял длинный, с мощною столещницей, грубый стол. На одном конце его мы разложили
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2