Сибирские огни, 1989, № 12

рые времена в наших краях к а з а к был как бы образец силы и ловкости, с ка заками соперничали, пытались з а пояс заткнуть... Начиналось это с улицы, с малолетства — и вырастали отчаянные ребята: сам черт не брат, хоть и не казаки... А когда поредели казачьи ряды после восемнадцатого, когда повырубили они друг дружку — белые да красные, когда уцелев­ шие белые за границу ушли, а красных тут, дома, отблагодарили — в з я ­ лись «расказачивать», тогда и уселась в казачье седло перекатная ста­ ничная голь — она в основном-то казачество и заменила. Дед — муж мо­ ей двоюродной бабушки, моей крестной — был девятьсот первого года, а потому успел побыть в чоновцах и в кремлевских курсантах, почти до тридцатого гонялся потом за бандами в горах, вернее в нашем Предгорье, а потом работал механиком в МТС, он и на войну пошел: механик-води­ тель танка. Когда летом сорок третьего заскакивал ненадолго домой, легко раненный в руку, я, собиравшийся в первый класс, учился считать по его разложенным на кровати наградам : «Ну, давай, мальчишка, д а ­ вай!.. Значит, сколько орденов?.. Три, правильно. Теперь — медалей?.. Четыре — правильно!.. А сколько будет всего?.. Все правильно семь — семака!» И он кричал «на всю хату» — на весь дом: «Ну, берегись, фрицы,— мальчишка уже умеет считать!» Само собой, что каждый день собирались у нас фронтовики — или отпускники вроде него или уже закончившие войну инвалиды — это я то­ же хорошо помню, как кричали ему, как вольно или невольно подзаводи­ ли деда «казачки»: «И чего ты в этом железном своем дураке дым гло ­ таешь?.. Д а ты ж рубака, каких щас больше и нету, Василь, у тебя — удар д а к удар!» И он в кавалерию подался. И сначала под ним убили лошадь. По ­ том его в ногу ранило... Но он все рвался и рвался и в рейды, и в развед ­ ку, и на эти самые «особые задания». Он не только родину, Россию от фашистов освобождал. Не только Европу от коричневой чумы спасать уже было начал... Он любимого сво­ его племянника, родного моего по матери дядьку, из-за колючки в М а г а ­ дане вытаскивал. Это я тоже помню: правая рука в бинтах, висит под грудью на повяз­ ке, а левою грохнул так, что стаканы подпрыгнули: «Приду к им после войны до пупа в орденах — что тогда они, гадство, за Жору скажут?!. Как тогда они будут выворачиваться?» Давно уже умерла двоюродная бабушка, моя крестная, несколько лет уже в станице лежит в параличе и выцветшими голубыми глазами бессмысленно смотрит на портрет, где Брежнев — до пупа в орденах, д а в ­ но уже вернувшийся с Колымы дядя Жо р а ; пожалуй, ему д аж е не удаст­ ся втолковать, что в Польше я нашел Васину могилу — и в самом деле, под Белостоком... Мы уже побывали на одном городском кладбище, на другом... Сколько наших могил: и отысканных родными, родными ухоженных, с привезенными с родины памятниками и памятничками совсем небольши­ ми, с фотографиями и без них. Сколько надгробий совершенно одинако­ вых, и могилы под ними все больше братские: надпись покрупней — с именем, отчеством и фамилией кого-то одного, часто с указаньем армей­ ского чина... как ни странно это звучит — счастливец!.. Потому, что ни­ ж е — надпись помельче: и десять неизвестных. И двадцать неизвестных. И — пятьдесят. Без вести пропавшие вот они, здесь! На многих надгробьях лежали привядшие цветы, и почти на всех лепились огарки толстых свечей. — Их не забывают, нет — посмотрел бы, сколько огней тут горят в день поминовенья!— словно утешал меня Миколай.— Ничего, слухай! Ничего! Будем еще искать.