Сибирские огни, 1989, № 12

пальцах узенькую полоску разграфленной бумаги, расшифровывает врач нашу кардиограмму! ...Вместе с моим старым товарищем опять мы неслись по дорогам Польщи — на восток, поближе к нашей границе, и на обочинах с обеих сторон трепетали на ветру крошечные разноцветные флажки на шпагат­ ных растяжках — от колышка к колышку, от одной укрепленной на кре­ стовине стойки с привязанной к верхушке метелкой можжевельника до точно такой другой... Десятки, сотни километров, украшенных празднич­ но дорог с офлажкованными поворотами к еле заметным среди зелени хуторам, с широкими и узкими коридорами посреди местечек: к громад­ ному ли, явно властвующему над округой костелу, либо к совсем неболь­ шому домику, хозяева которого тоже решили непременно принять у себя национальную святыню — икону Божьей матери Ченстоховской, которую вот уже несколько месяцев несли через города и веси Полонии. Лишь однажды вдалеке на проселке увидели мы направлявшуюся к трассе длинную людскую процессию, и водитель поляк поддал газу; если пропускать ее — это надолго, наверняка опоздаем... В Польшу я приехал всего лишь днем раньше, позвонил своему то­ варищу, он тут же появился в гостинице и тут же осудил меня: «Не мог предупредить заранее?.. Я бы все иначе спланировал, и уже завтра повез бы тебя в Краков — ты представляешь, что такое Краков?! А теперь, из­ вини, утречком мне надо непременно быть в Белостоке!» А мне и не нужен был — да простят мне поляки — Краков. Мне как раз и нужен был — Белосток. Потом, когда освободились от дел моего товарища, вместе с поляка­ ми мы поехали по кладбищам: искать могилу моего деда, пропавшего без вести, ранней весной сорок четвертого. Удивительное дело: никто из наших ничего не знал толком, у нас была только бумага, что пропал без вести, да было последнее письмо его — нарочито-бодрое, прямо-таки духоподъемное послание о том, что немцу они опять задали такую трепку, что те, кто остался жив, до смер­ ти не забудут, что вышли под Белосток, наверняка предстоят большие бои, но ему повезло, как всегда, в боях не будет участвовать — уходит на особое задание. Одно неудобство: от него может долго, очень долго не быть слуха — так вот, наказывает, чтобы терпеливо ждали письма, ника­ ким, если что, бумагам не верили и ничего такого не думали. Не такой он человек, чтобы погибнуть — кто-кто, а уж он-то, будьте уверены, при­ дет с войны. Об этих «особых заданиях» писал он чуть не в каждом — если было оно не из госпиталя — письме, всякий раз как бы предваряя долгое мол­ чание, как бы давая всем нам подольше пожить спокойно, как бы остав­ ляя надежду — навсегда и несмотря ни на что. Так оно, наверное, и бывает, что твердое слово оказывается сильнее пули или крепче о с к о л к а— до конца дней своих бабушка продолжала его ожидать. А я чуть ли не с детства, чуть ли не с войны почему-то знал: когда-то потом будет случай, поеду я в Польшу и непременно найду его могилу. Удивительное дело, повторяю: я как бы д аже не торопился ехать — все должно было произойти в свой назначенный час. Ничего в рассказе не прибавлю, а потому не стану темнить и здесь — ездили мы вчетвером: корреспондент «Правды» Олег Лосото, еще один Олег, из нашего посольства,— Харченко, а также поляк Миколай Гапу- ник, председатель комитета народного контроля Белостокского воевод­ ства. Само собой, что курс прокладывал он. — Просто и просто! — говорил он водителю, и я понимал, что мы поедем прямо и снова — прямо. Потом оборачивался ко мне; — Слухай меня! Дед был ка з ак или нет? Я пробовал объяснить: по происхожденью — нет, не казак, у нас на Кубани такое понятие есть — иногородние, выходцы с Украины в основ­ ном, вот он — из них, у него и фамилия украинская — К^рпенко... В ста