Сибирские огни, 1989, № 12

письмо ОДИННАДЦАТОЕ Здравствуй, Галина! Поздравляю с рождением дочери... < . . . > Так бы я хотел вообще уехать отсюда в Сибирь навсегда, но — увы — «Соляной бунт» (новая моя поэма), старые грехи и день­ ги не позволяют мне этого сделать... Да, прочитай в «Литературной газете» о моем вы­ ступлении (?) в «Новом мире». Сейчас на меня здесь страшная мода. Следи за «Прав­ дой», где будет обо мне статья, и за «Литературной газетой»— тож е статья и стихи. Оба письма написаны в апреле 1933 года, последнее 18 апреля, через 8 дней после рождения дочери. Павел рвется в Сибирь к жене и дочери, даж е готов поселиться там, а в Москву только наезжать, но это пустые мечтания, утешение для Галины. В Моск­ ве — издательства, газеты, в Москве вся его жизнь. Ведь подумать только, покинь он Москву и, кто знает, мог бы уцелеть, но поступить так он был не в состоянии даж е ради своей семьи. Затем наступило долгое молчание. В семье Васильевых тяжело переживали это. М а­ ма металась, не знала, как поступить. Николай Корнилович очень любил свою невестку, он настоял на том, чтобы она вместе с пятимесячной дочерью поехала в Москву к П ав­ лу, «уж тогда-то ему не отвертеться». В сентябре поездка состоялась. Павел был и рад и не рад неожиданному приезду. Ведь в большой Москве не было даж е крохотной ком­ натки, где бы он мог поселиться со своей семьей. После долгих мытарств, наконец, удалось устроить молодую мать с ребенком в квартире Е. Ф. Усиевич в высотном доме. Несмотря на трагичность ситуации Павел шутил: Сидит Ванька, сын купецкий, На десятом етаже. Все хлопотали вокруг нас с мамой. М. Никитин называл меня «Пашкой в ангель­ ском виде», Елена Феликсовна ахала: «Как похожа на Павла!» Через 2—3 недели мама уехала в Омск, говорят, что отец плакал от невозможности оставить маму в Москве. Но и в Омске мама не осталась, жизнь в семье Васильевых после всего стала для нее невыносимой, страдала ее гордость, и она уехала в Новосибирск к старшей сестре Любе. Сюда, в Новосибирск, пришло последнее письмо 22 марта 1934 года. ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ Милая Галька! Миллион раз собирался послать тебе письмо. Много раз садился писать и бросал, потому что чувствовал — выйдет сплошная мерзость (ведь как я перед тобой виноват!) Галюсик, верь не верь — несмотря ни на что я все-таки только одну тебя люблю, и рано или поздно (я постараюсь поскорее) мы будем вместе. Р аза два я чуть не уехал к тебе, но договора, болезнь удерживали меня за плечи!.. Не сердись, Галюша! Не изменяй мне, а то мне будет очень горько. Не обращай внимания на то, что я тебе не отвечаю,— пиши мне, я люблю и целую твои письма. Как живет дорогая дочь моя Наталья Павловна? Скоро ли я поцелую ее в губки, ножки и ручки? Галька, милая, верь мне хорошему и не верь мне плохому. Я люблю тебя, Галька! Пиши мне, торопи меня ехать к тебе, я ведь тебя иногда и слушался. Целую. П а в е л . Через 4 месяца после этого письма, летом, Павел приехал к родителям в Омск, Родные места растревожили память, он еще острее почувствовал свою вину, и вот рож ­ даются строчки: Я б с милой тоже повстречаться рад— Вновь распознать забытые в разлуке Из-под ресниц позолоченный взгляд. Ее волос могучий перекат И зноем зацелованные руки. Чтоб про других шепнула; «Не вини...»,