Сибирские огни, 1989, № 12

Так пишет П. Васильев в 1933 году об этом тяжелом расставании. И хотя в стихах все наоборот — Он уезжает, а Она провожает, но это, конечно же, мама — «девушка со строгими бровями, навсегда готовая простить...» ПИСЬМО ВОСЬМОЕ Здравствуй, дорогая моя Галя! Напрасно ты беспокоишься о том, что я не думаю о тебе, забыл о тебе, живу с другой и т. д. Все это глупости. Если я так долго не писал тебе, то только потому, что у меня здесь получилась мас­ са неприятностей... т. к. у меня сняли «Песню...» с отдельного издания и вынули ее из книги стихов — утекло много денег. Повлияло это и на другое. Сейчас я заработал око­ ло 1000 рублей выступлениями и отдельными стихами... Но вот сейчас обрадую тебя: на меня напала невиданная еще в моей жизни лихо­ радка. За этот месяц, пока мы с тобой не виделись, я написал около 4-х тысяч строк (разбитых, правда). Это новая поэма, она называется «Соляной бунт». Помнишь, у меня была «Свадьба». Так вот из этой «Свадьбы» выросла первая глава поэмы, а потом на редкость удачно развернулось все остальное. Сюжет поэмы: усмирение казаками кир­ гизского бунта на Соляных озерах. Об этой поэме говорит сейчас вся литературная Москва,— ее расценивают значительно выше «Песни...» с художественной стороны, не говоря уже об идеологической. Печататься она будет в мартовской или апрельской кни­ ге «Н. мира», и, кроме того, на днях я подписываю договор на ее отдельное издание... Как ты живешь, милая? Жалуешься на то, что скучно! Ничего, Галька, скоро уви­ димся. Вот роди мне сына или дочку, а там весна, лето... Наша — весна, наше — лето, наша — жизнь! Чудачка, чего тебе унывать,— вот мне гораздо тяжелее, сама знаешь, почему, а все-таки мне хочется любить жизнь, тебя, вес­ ну, новые ботинки, которые мне подарили. Между прочим, замечательные ботинки — черные, нью-йоркские — прелесть прямо! < . . . > Р. 5. Я тебе приказываю не волноваться и быть счастливой. Письмо написано 10 марта 1933 года. Галина уже в доме Васильевых, в Омске. П а­ вел только что завершил поэму «Соляной бунт» и спешит поделиться своей радостью. Если верить ему, можно подумать, что поэм а— сиюминутная импровизация (4 тыс. строк за один месяц!) Но эта легкость кажущаяся. Поэт сам признается, что вначале уже была малая часть — «Свадьба». А значит, написанию поэмы предшествовала долгая и упорная работа мысли, мысли вдохновенной, творчество каждодневное и ежечасное: где бы он ни был, что бы он ни делал в данную минуту, а в голове его выстраивались строчки стихов. Можно уже сделать вывод, что для поэта П. Васильева это система — вначале сочинять в «уме» и только потом садиться к письменному столу, хотя и письменного-то стола у него, бедняги, не было, что ничуть не убавляло ему жизнелюбия, способности радоваться скорой весне, «черным нью-йоркским ботинкам» и прочим веща.м. А ведь ему «тяжело», он мечется в поисках денег, чтоб выслать Галине, он хочет при­ ехать в Омск и не может, он не устроен с жильем, он вынужден выслушивать упреки в «низкой идейной позиции» его поэмы — «Песня о гибели казачьего войска». А ведь «Песня...» — это уникальная сказочно-песенная поэма, плач по погибшим в междоусоб­ ной войне казакам, гимн свету и добру, итог многолетней работы. П. Васильев отлично понимал все это, и все же вынужден был согласиться со своими суровыми критиками, согласиться не споря, молча, стиснув зубы. На фоне этих, как он сам называет, «непри­ ятностей» мажорный конец письма еще раз красноречиво подтверждает слова Б. П а­ стернака о П. Васильеве: «Он... безмерно много обещал, потому что... с холодным спо­ койствием владел и распоряжался своими бурными задатками...» ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ, 27.03.1933 года Милая моя Галина! ...Не успел я приехать в Москву, как услышал о довольно неприятной для меня ве­ щи. А именно: конфисковали Я» «Нового мира» из-за моей поэмы, т. ч. успело разой­ тись лишь 100 экз. журнала.