Сибирские огни, 1989, № 12

малой скорости катит он по средней линии пустынной улицы в центре на своей белой «Волге». Как гордо он сидит за рулем, как небрежно припод­ нимает запоздалую ладонь, когда просигналит кто-либо, промчавшийся навстречу... У него такой вид, словно он, не торопясь, объезжает собст­ венные свои владения, и д аже шины при этом по мостовой шелестят по- особому: не только внушительно, словно с достоинством, но как бы д аже и в назидание потомкам... Махмуд, видно, думал приблизительно о том же: — Приятель у меня есть, для него машина — как наказанье. Бывает ж е так: не любит человек это дело, и оно у него не идет. Несколько раз ее разбивал... это посмотреть, в общем, надо, как он ее, бедную, водит. «Волга» какао с молоком. Говорю: продай ты ее!.. Зачем тебе «Волга»? А он: «Па-ложна!..» — Ну, а если, в самом деле, человеку — положено? — Вот-вот,— вздохнул Махмуд,—-И разговоры — только об этом; как машину купить. Как поменять. Кто помидоры везет на север, кто держаки для лопат на Урале заготавливает... А кому и думать об этом не надо; папа с мамой уже подумали. Все сами для него заготовили, все!.. Но разговоры — только об одном; машина, деньги... По-нашему: ахчи. Деньги. Остановился как-то с молодыми покурить в перерыве, вот они все: ахчи, ахчи! Большие деньги — большие ахчи!.. А тут мимо парниш­ ка — армянин проходил. Просунулся в кружок: ахчи? — спрашивает. Где большая ахчи — покажите!.. По-армянски «ахчи» — это женщина... — Р азве плохо, в самом деле,— большая женщина? Махмуд не поддержал шутки: — А дело было в пятницу, и разговор этот все не выходил у меня из головы. Ахчи! — думаю. — Ахчи!.. Вот это и все, чем нынче живем?.. В субботу поехал на своей «восьмерке» в аул — старшая сестра позвала помочь. Ну, она уже готовила, на стол собирала, мужчины еще работали, вся наша родня, и тут я вдруг наткнулся на этот «Москвичек»... Сестра индюков завела, ну, сделала для них загородку, а он в ней так и остался: старый, грязный, поцарапанный, птицы весь засидели. На спущенных ко­ лесах стоит... веришь, у меня душа сжалась. Как будто мы живого кого вот т ак бросили... забыли совсем. Хорошо живем... ну, заелись, что ли. А его предали, понимаешь? Родниться перестали... Ну, шуганул я с него индюков. Говорю: буду восстанавливать. В память об отце. Восстано­ в и л— еще как бегает!.. Письмо в Ростов потом написал — тетя Маруся нам как-то открытку присылала, помню, мать ее спрятала — нашел адрес! К перрону подходил пассажирский поезд, и Махмуд живо поднялся: — Заговорились... Пошли!.. Теперь женщины с цветами не торопились к вагонам: кто купит си­ рень по дороге_^на юг, где она уже сильней распустилась, стала еще кра ­ ше? Небольшой цепочкой держались в тени маленького вокзальчика, и рядом с ведрами стояла теперь плетеная корзинка, полная букетиков ландыша. Древняя старуха негромко покрикивала: — С красной книги!.. Душистые ландыши с красной книги — три­ дцать копеек пучочек! — А что ж ты, бабушка, тут и признаешься; из красной книги? — спросил я, п р о х о д я ,- Е с л и из нее — значит, рвать-то нельзя, выходит! — Можно, можно! — отозвалась она охотно.— Уродил он в этом го­ ду, милочек, ой, уродил!.. Лесничок молоденький увидал, да и говорит: чемоданы спекулянтам не даем набивать, а если на хлеб кому — на хлеб можно, бабуля, рвитя! — На хлеб да на масло,— продолжил я почти машинально, но ста­ рушка замахала руками: — На масло — Господь с тобой!.. Д аж е если б насбирал на так до­ р о г о— по восемь рубликов килограмм, где ж ты его тут купишь?.. Это милок, Кубань! ’ ’ — Чует сердце! — сказал Махмуд, вглядываясь в толпу, которая на соседнем перроне с обеих сторон подтягивалась к узкому переходу через 12