Сибирские огни, 1989, № 12

и дядя Сафер мрачно молчат... Пива ищут, а его как назло — нигде... Как назло на все автобусы опаздываем, а виноват почему-то все я... — Крайний оказался... — Ну, конечно!.. Меня и без того слезы душат: как в аул без маши­ ны вернемся?.. А тут я же еще во всем и виноват... — И как вернулись — в самом-то деле? — Н-ну, это надо черкесов знать,— расплылся Махмуд,— Вернулись как победители. Кому какое дело — как да что?! Ни мы — никому ни сло­ ва, ни нам — никто. Как так и надо. — Гордое молчанье? — Вот-вот!— рассмеялся Махмуд.— Именно — гордое, да... Гор­ д о с т ь— она всегда настоящего-то мужчину спасет. Из любого положе­ ния выручит — разве нет? Поскольку я тоже, что там ни говори, был кавказец, авторитетно поддержал: — Самое надежное средство! — Но тут ведь и аул знать надо,— усмехнулся Махмуд.— Половина адыгов, остальные русские да немножко армян. Жили дружно и до вой­ ны, а война, сам понимаешь... И на фронт вместе провожали, и похоро­ нок ждали, и треугольники по домам носили, кто б его ни прислал: адыг прислал — по всем русским хатам прочитают; русский написал — пошло письмо и по адыгейским мазанкам... Ну, ты же здешний, говоришь?.. Пом­ нишь, значит, как за раскаленным уголечком из печки с жестянкой бега­ ли. З а блюдцем кукурузной муки... Ну, и отношения такие, знаешь: да по­ моги Господь Бог нашему Аллаху!.. Д а если бы наш Аллах Иисусу Христу помог! Вот бы они, в самом деле, взялись вместе... такой был аул! Н-ну, и хоть молчит мать, когда мы из Ростова вернулись, но с соседками-то с русскими они давно уже все обсудили и все по полочкам разложили, как говорится... И вот один раз подает она на стол, а подавать особенно не­ че го— долги надо возвращать... Вот она подает и вроде ни с того, ни с сего громко так говорит: донские казаки — пьяницы! Махмуд замолчал, и я, представляя примерно, что значит такое з а ­ явление, не пытался ни комментировать его, ни угадывать, что было дальше. Он рассмеялся, наконец: — Бедный наш анэ!.. Мне так и не удалось его потом починить — так отец грохнул по нему кулаком. Встал, вышел. Вернулся с короткой такой саблей в ножнах — не представляю, где он ее до этого хранил и куда она потом делась.... А тут он бросил ее на кровать, как бы вдоль по­ ложил посередине. И уже тихо сказал: «Ты нарушаешь закон, женщина!» Так тихо, что у меня мурашки по спине побежали... — Грустная, в общем, история,— сказал я.— Тем более, в те годы. — Еще бы! — поддержал Махмуд.— Отец ходил как в воду опущен­ ный — в ауле ведь тоже все догадывались... Ну, и хоть пробовал он голо­ ву высоко держать, но на душе-то кошки скребли, как говорится. А тут еще несчастье случилось: в аул наш циркачей занесло. Один мячики под­ бр а сы в ал— много-много. Я уж не помню, сколько. Другой огонь глотал, а третий гирями играл — силач, значит... Ну, и номер у него такой: обве­ шался гирями, и вот по одной гире, что на груди у него, предлагает уда ­ рить... А кто сильней всех ударит?.. Кузнец, конечно! Он и не хотел на сце­ ну выходить, но все: давай, Абдуллах, покажи ему!.. Н-ну, он ударил слегка... так, нехотя. А силач как стоял руки в боки, так прямо в лицо ему, на весь зальчик наш: ха-ха-ха!.. И все в клубе тоже стали смеяться, а кто-то крикнул: да у него уже и силы нету, у Абдуллаха! Не может ударить, да! Другой: прокурил свою силу Абдуллах!.. А третий: нет, он не прокурил — тут другое. В общем, все вроде — о силе отцовской, а на самом деле о том, что он из Ростова без машины вернулся... Ну, схватил он молот этот блестящий, что у силача был... Знаешь, до сих пор вижу: он сперва на коленки рухнул, силач этот... Потом покачнулся и со всеми своими гирями — лицом вниз._