Сибирские огни, 1989, № 12

ганку... Скрутит ее, на поясницу приладит и под задний борт лезет. При ­ поднимет машину и переставит вбок. А ну, пробуй! — кричит. Опять нач­ нет буксовать — снова переставляет. Силища была! — Махмуд улыбнул­ ся щедрой своей улыбкой, и от императорской значительности на лице снова ничего не осталось.— Так что богатыри — не мы, как говорится... Д л я него я был — полчеловека. Мы слабей — с этим приходится ми­ риться... — Д а уж тут что говорить. — В войну в кавалерии воевал — надвое рубил через каску. Причем, это он не Сам р а с с к а зы в а л— он молчал всегда. Казаки рассказывали. Вместе с которыми служил. — С земляками служил? С кубанцами? — Нет, с донцами. — Встречались с ними? Он приподнял мощные свои плечи: — Н-ну, что значит — встречались?.. Это теперь стало в моде, когда... И вздохнул. — Д а ,— сказал я. Словно и о своем отце тоже.— Да-да... Когда их уже не стало. — А тогда мы по делу в Ростов ездили. В пятидесятом, да... вот была поездка! — улыбнулся чуть грустно, покачал головой и помолчал.— Отец ведь, что там ни говори, первый работник в ауле был... Вообще, у в аж а е ­ мый человек. Ну, и предложили ему машину — решил купить. Кое-что, видно, у него уже было, остальное быстренько занял у родственников. А за машиной надо было в Ростов ехать. З а «Москвичом»... Вот мы по­ ехали втроем: отец, брат его Сафербий, дядя мой, и я, конечно, как же тут без меня. Приехали, помню, вечером в магазин... или на склад, куда там... идти уже поздно, закрыто все. Ну, и пошли мы ночевать к однопол­ чанам отца. Нашли дом где-то на окраине, стучали в калитку, стучали... долго! Выходит потом человек. Смотрел-смотрел, да как закричит: «Братуха?! Андрей!» Махмуд посидел молча, чему-то поулыбался, потом легонько коснул­ ся моего колена, как бы предваряя дружеское «ты»: — Если бы ты видел, что там было!.. Вот мне скоро пятьдесят, как и тебе... я правильно? Ну, всякого пришлось, как говорится... Но тогда мне, считаю, повезло, как никогда в жизни, понимаешь?.. Правда, это я улсе потом понял. А тогда ведь, считай, пацан был. Я за машиной приехал, а остальное... С дороги устал, конечно, еще бы — тогда до Ростова, как те­ перь, небось, за границу. З а ужином начал клевать носом, меня тут же спать уложили, а проснулся: мать честная!.. Во дворе столы сдвинуты, там песни уже поют, народу — тьма-тьмущая, а в калитку мой дядя Са- фер входит, с ним какие-то люди, и дядя — он во время войны был стре­ лок -радист— кричит во всю глотку: казачуры!.. Вы думаете, тут, в Р о ­ стове вашем,— одна конница?! Тут летунов полно!.. Эти, из-за стола: д а ­ вай их, Сашка, сюда, летунов твоих, давай!.. Ну, представляешь, в об­ щем... Уже растроганным сердцем я живо откликнулся: — Д а что ты, что ты!.. Нет, в самом деле: эти случайные послевоенные застолья, когда кто- то к кому-то, может, за мешком картошки приехал... Застолья эти с не- ■пременным скрипеньем протезов, стуком костылей, с черными очками на лице у одного, с трубой в горле под мокрою повязкой у другого — тогда не вспоминали ни об орденах, ни о славе, говорили об одном: выжили!.. Рвали рубахи, в скрипе крошили зубы: а помнишь?! Пили, не чокаясь, за мертвых. Рыдали пьяными слезами и лепили такое, отчего у нас, у п ац а ­ нов, волосенки вставали дыбом. И по радио — все не так, и в газетах, и в книжках — все по-другому: когда выпьют — ну, откуда они такое берут? Память им отшибает, что ли. Правду бабушка говорит: что плетут — не дай бог еще, кто услышит!