Сибирские огни, 1989, № 11
машину. Никто из нас в тот год еще и не опасался, что молодую коммунистку Зина иду Коптелову в райкоме будут упрекать за знакомство с женой «врага народа» Гайли- та. Я с удовольствием прочел рукопись. В нее оставалось лишь внести небольшие ре дакционные поправки да маленькие уточне ния. В целом же рукопись отличалась до стоверностью, ведь писательница пользова лась устными воспоминаниями самого Ива на Долгих. Разговор о будущей книге со стоялся за тем же столом, только на этот раз, вспомнив о моих вкусовых привязан ностях, хозяйка поставила лишь одну вазу с вареньем из черной смородины. Эх, судьба, судьба! Если бы она подари ла нам еще одну встречу. Пусть даже са мую мимолетную. В наших руках было бы хотя бы по одному экземпляру книги о снежном переходе Ивана Долгих! Увы, не жданная, непоправимая беда. Набор книги, готовой к печати, был рассыпан. Недалеко от нашего писательского дома жил на тихой Енисейской улице во флиге ле Петр Васильевич Гинцель, автор добро го десятка книг о природе. Про медвежат. Про зайца. Про старую-престарую щуку. Страстный охотник, не пропускавший нн одного сезона. Загодя начинал заряжать патроны, промазывать сапоги чистым дег тем. В ожидании весеннего сезона ходил в гости к такому же увлеченному охотнику «потоковать» — провести вечерок в воспо минаниях о забавных случаях на охоте. Я знал охотников, которые в те годы с озера Чаны привозили сразу по сотне уток-кряка- шей, по осени тяжеленных, будто налитых не жиром, а свинцом; богатырски сложен ные добытчики гнулись под тяжеленной но шей по пути от озера до телеги. Петр Ва сильевич, жилистый, высокий, как столб, чаще всего не пролив ни птичьей, ни звери ной крови, гордо шагал налегке, хотя друзья и посмеивались: «Опять возвращаешься по пом». В лучшем случае, он довольствовался единственным чирком-свистунком или тете- рочкой. Его увлекала не добыча, а жизнь среди природы. Неудачником же он был из-за крепкой глухоты. Вся надежда у него оставалась на глаза. Бывало, сидит в ша лаше под осенней березой, на которую вы соко-высоко выставил два косачиных чуче ла. Ждет. Протирает запотевшие очки. Кру тит запрокинутой головой; должен же при лететь косачик или тетерочка. С этой сто роны или с той? Разглядеть бы вовремя. Да не спутать бы с чучелом. Не видно. А краснобровый косач, шумно хлестнув крыль ями о ветки, уже покачивается над его головой. Охотник не слышит ни единого звука. Прилетел второй ■— тоже не слышит. И не видит. Верит, что в конце концов все же разглядит птицу среди ветвей, если не спугнет своей неизбежной вертлявостью. Ростом, тугими усами да резкими мор щинами лица, как бы топором вырубленно го из деревянной чурки, он походил на Горького в старости. Это и спасло его в страшную годину. Кто бы мог подумать, что «обделенного богом» человека посчитают «вредителем», «диверсантом», подбиравшим ся с порохом к «важному объекту». Так 4 СиСирские огни № 1Ь придумали «бдительные» служаки. Присла ли и за ним «черного ворона». Выявили я «обезвредили» еще одного «врага народа». Но нужен какой-то повод, чтобы втолкнуть во внутреннюю тюрьму. Ничего, что-нибудь отыщется. И отыскали: перед Октябрем не которое время в захолустном городке Тара Гинцель пребывал среди меньшевиков. Чего же еще? Говорит, после Октября через га зету объявил, что порвал отношения с меньшевиками. Кто это проверит? Никто! Вредитель! Что замышлял? Не впервой за писывать при дознании. И бабахнули Пет ру Гинцелю двадцатку. Полагали — не вы живет. И пошел любитель природы в таеж ный лагерь по этапу. Оттуда, горько усме хаясь над дикой придумкой бдительных об винителей, обжаловал в Москву. Там, дес кать, разберутся — выпустят. А ему толь ко скостили половину. И отбухал десятку! От звонка до звонка. Да с уголовниками! Но в лагере ему повезло — прослыл пи сателем. Уголовники ему не приставляли нож к горлу, не отнимали пайку. Наоборот, он оказался для них незаменимым челове ком. Бывало, зек хлопнет его по плечу и крикнет в ухо: — Ну-ко ты, Горькай, сочиняй моей ма- рухе. Да позабористей пиши. Чтобы ей в сердце запало, чтобы слезы ручьями поли лись. Ты знаешь, какая она у меня? Из кра савиц первая! И так любила, что дух за хватывало. Право слово! А ежели она, зме- ина, изменит — ворочусь — голову откру чу. Говорю для тебя одного. А ты слушай и пиши, чтобы у меня самого горло пере хватывало. И писал Петр Васильевич отпетым лю дям. Написанное прочитывал с подъемом, как монологи со сцены. А заказчик снова хлопал его по плечу и отламывал ему толи ку от своего пайка. Напишет «позабори стей» — получит побольше. Вытерпел старик. Не согнулся. Не пере ломился. Только морщин на щеках приба вилось да глаза ввалились. Вернулся в вет хой лагерной шинели, латаной-перелатанной им самим, в старенькой гимнастерке, при лежно постиранной. Пришел к нам, когда мы еще жили в писательском доме на ули це Челюскинцев. Зина по этому случаю за варила настоящий чай. Да с душицей. От пивая из стакана (не из консервной банки, не из котелка), долгожданный гость погла живал усы, причмокивал: — Хорошо! Ой, хорошо! Целую вечность не пнл такого! Да еще с сахаром! И с души цей! Сразу запахло березовыми перелеска ми. Ох! — достал платок. — Анисья Нико лаевна так же заваривала. — Утерся, уни мая слезы. — Не довелось нам больше... После чая долго рассказывал о своих мы тарствах. И все, как прежде, с шуточками да усмешками над своим наитруднейшим существованием. Сохранился характер опти миста. Под конец вздохнул: где ему дове дется обитать? Анисья Николаевна не вы несла косых взглядов: «Жена врага наро да»! Позорище! А они ведь были как стек лышки. Такими бы и оставались, если бы... Э-э, да что говорить? Надо жить теперь уж на воле одному. Только где? Сын Анатолий женат, квартирка малюсенькая, негде по вернуться. Сын Игорь, говорят, совсем сбил ся с пути. Греза замужем за офицером. Жи
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2