Сибирские огни, 1989, № 11

— За вами за всеми не наприбираешься! Вас трое, а я одна. Вишняков вскакивает. — Дура! Я служу. Должно же быть разделение работы. Наконец, мне просто некогда. У Веры Николаевны сильнее трясутся щеки, мутнеют глаза. — Ну, найди себе умную! Вишняков срывает с вешалки шинель. — Дура! Дверь захлопывается и тихо, со скрипом, приоткрывается. Вера Николаевна торопливо щелкает ключом. Ребятишки хватают ее за ноги. Вера Николаевна дрожит, сдерживает слезы. Но из мутных глаз текут по щекам теплые потоки. Скурихин, выбритый, причесанный, в новеньком выглаженном ко­ ричневом френче, в черных галифе, в вычищенных сапогах высовывает­ ся в коридор. — Нюша! Нюшоночка! Чаю, чаю скорей! Анна Павловна в кухне гремит самоварной трубой. Лошадь Скурихину уже подана. Дома остаются: Паша, Вера Николаевна, Анна Павловна и Берта Людвиговна. Четыре женщины в одной кухне. Конечно, им тесно. У Паши перекисает. У Веры Николаевны пригорает. У Анны Пав­ ловны не проваривается. У Берты Людвиговны бежит. У всех кипит, шипит, плещется, чадит. В одной кухне в клубах пара, дыма, копоти четыре женщины. А вот Анна Павловна думает, что Вера Николаевна страшная грязнуха. Вера Николаевна думает, что Берта Людвиговна невыносимо груба. Берта Людвиговна думает, что Анна Павловна и Вера Николаевна совершен­ но бестактны. Паша проклинает всех трех — ей совсем негде поставить кастрюлю с супом. Горшки, чугунки, кастрюльки, баночки, кадочки, кружечки, ква- шонки камнями несутся в чадном, горячем, шипящем потоке с плиты в печку, из печки на стол, на лавки, с лавок, со стола на печку, из печки снова в печку, на плиту. Горшочно-чугунно-кастрюльный поток гремит в кухне, захлестывает, затирает четырех женщин. Женщины машут ру­ ками, толкают камни-горшки, защищаются. И для того, чтобы пообедать восьми взрослым и троим детям, четы­ ре женщины должны плыть полдня. Четыре женщины, как веслами, работают ухватами, сковородни­ ками, кочергами, хлебными лопатами, в чаду, в дыму, в пару плывут потные, засаленные. Сизо-серый туман ест глаза. На окнах мутные потеки. В кухне полумрак и огненная красноязыкая пасть печки. А в комнатах — неубранные постели, невынесенные горшки, неме­ теные, немытые полы. Нужно идти в комнаты, и на потные руки, шеи, лица, головы собрать пыль с мебели и полов. И еще нужно обязательно до обеда взять корыто, наложить в него грязного белья, распарить его кипятком и в кислом пару растирать, растереть в кровь руки, еще раз раскалить лицо и голову. Каждый день печка, плита, корыто и утюг выжигают, выпаривают со щек женщин румянец, тусклят краски глаз. Усталые женщины пода­ ют усталым мужчинам обед. Единственная женщина, освобожденная от работы в кухне, из всех живущих в общежитии,— Спинек. С 10 утра до 4 дня сидит Спинек в своем отделе в Губисполкоме. В большие, толстые книги она записыва­ ет вступающих в брак, родившихся, умирающих. В большом городе идет большая жизнь. Тысячи людей родятся, женятся, родят, умирают. И все они (кроме умерших и новорожден­ ных) должны являться в Губисполком к Зине Спинек, заявлять ей о своем желании жениться, сообщать, что у них родился ребенок или умерли старики родителй. Спинек серьезная, в синем платье с глухим