Сибирские огни, 1989, № 11
Кашин шаркнул сапогами, сделал с сторону суда движение всем телом. — Я пока больше вопросов не имею. ^ Дергая жидкую рыжую бородку, стал допрашивать лысый, щуп лый, маленький общественный обвинитель беллетрист Зуев. — Скажите, Аверьянов, не покоробило ли вас, как коммуниста, когда Гаврюхин предложил вам муку сверх пайка? Не почувствовали ли вы, что он просто-напросто крадет и хочет угостить вас краденым? — Очень даже покоробило... Какие же меры вы приняли против Гаврюхина? — Я его обматерил, пригрозил тюрьмой. — Вы пили казенный спирт? — Да, один раз напился пьяный у Латчина. Говорил ли вам Латчин, что у вас из служащих кое-кто ворует. Ну, например. Прицепа? — Говорил, но я считал это пустяками, думал, они берут для себя куски. Не было работников, а время горячее... — Но все-таки вы хоть делали замечания Прицепе и другим? — А как же, материл без пощады. В публике опять змейкой прошуршал смешок. Зуев улыбнулся привстал. .ь .ь ^ , — Вопросов больше не имею. Поднялась седая голова Масленникова. Масленников сердито смотрел на Аверьянова через очки. Скажите, подсудимый, вы были в любовных сношениях с Пол- зухинои? Ползухина покраснела. Аверьянов обернулся к Масленникову. Он знал его по партии как хорошего товарища, старого партийца и добродушного человека. От ветил Масленникову не судье — товарищу. — Нет, товарищ Масленников, не состоял. Стал давать показания Латчин. Масленников писал на своем листе: «...Сволочь, сволочь, врет, врет Аверьяшка. Жил с курвой Ползу- хинои, врет...» ^ Гусев левой рукой закручивал в жгут левый ус, правой рисовал на бумаге птичек. Председатель сидел неподвижно. Латчин говорил гром- К01 — Я, товарищи судьи, считаю излишним давать здесь свои показа ния. Я все показал у следователя. Я подтверждаю все свои прежние показания.^ Здесь только могу добавить, что я несчастный, запуганный революцией человек. Один раз меня уже приговаривали к расстрелу. Аверьянов заставлял меня делать всякие мошенничества, грозя, что меня, как бывшего царского и колчаковского интенданта, никто не бу дет держать на службе. Говорил, что если я не буду делать так, как приказывает он, то я буду выброшен со службы с волчьим билетом.’ Латчин закрыл глаза носовым платком, опустил голову. Аверьянов со спокойным любопытством заглядывал снизу вверх в ^Iицо Латчину, удивлялся его наглости и с уверенностью думал, что Латчину никто не верит, что для всех его ложь ясна, что все уверены в его, Аверьянова, невинности. Ну разве могли думать о нем плохо Мас ленников, Гусев, Кашин, Зуев, с которыми он встречался почти каждый день, с которыми он работал в одной партийной организации, которые должны его знать безусловно только как честного человека? Председа тель суда Солдатов ^мог, конечно, думать о нем что угодно — он чужой человек, присланный из губернии. Но Гусев-то, Масленников, Кашин Зуев они-то должны разъяснить председателю, кто он, Аверьянов и кто Латчин. Наконец, разве не на виду у всех прошла его продовольст венная работа? Аверьянов вспомнил 20-й, 21-й и 22-й годы, вспомнил как он с величайшим трудом овладевал и овладел сложным механиз мом работы Продкома, Заготконторы и «Хлебопродукта». Глубоко в 42
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2