Сибирские огни, 1989, № 11

лест бумаги, скрип перьев, стрекот машинок, щелканье счетов. Но это только в конторе. (А в конторе бывал мало). В конторе сидел ловкий Латчин. Латчин аккуратно заготовлял к его приходу документы, бума­ ги, не задерживал ни на минуту. Латчин мягкими, пухлыми, ловкими пальцами листал бумаги, скороговоркой вполголоса передавал содер­ жание, почтительно изгибался. Аверьянов корявыми, негнущимися пальцами расписывался, нагораживал заборчики негнущихся, ломаных букв. Не любил эти часы. Не любил бумагу. Шипит, шипит в ушах, и слов много непонятных, долго нужно ду­ мать, вдумываться, разбираться... шшш... дебет... кредит... шшш... пассив... актив... шшш... И все это непонятное, шелестящее, шипящее нужно загораживать заборчиком своих подписей. Нехорошо. Скорее, скорее. На лошадь. И... ...Снова Уком, Уисполком, мельница, элеватор, мясосклад, ссып­ пункт, тысячи тысяч пудов, штук, аршин, тысячи лошадей. Но не пугали тысячи тысяч, не пугала огромность размаха работы. Аверьянов убежден, что все пройдет гладко, что склады и ссыппункты будут вовремя отремонтированы, на полном ходу будет мельница, бу­ дет открыт элеватор. Не сгниет, не испортится ни пуда, ни штуки. Дело крепло, налаживалось. Как-то на мельнице встретился с заведующим ссыппунктом Гав- рюхиным. — Товарищ Аверьянов, чего вы никогда не пишете мне записок на муку? Аверьянов не понял. — Каких записок? На какую муку? У Гаврюхина черные глаза светятся хитростью, светятся жиром, блестят черные, жесткие волосы на голове. — Неужто не знаете? Ну, скажем, там у вас пайка не хватает, а у нас тут лишки бывают. Для комиссара всегда можно пудик, другой... У Аверьянова кровью-огнем зажглись глаза, полезли из орбит, ли­ цо побагровело, залилось кровью, точно сразу под кожей лопнули все сосуды и кровь потекла по лбу, по щекам, по подбородку. — Ах, язви тебя, сучье вымя! Ты что это, красть хочешь да кра­ деным меня угощать? А? Гаврюхин струсил. Лицо испуганное, посеревшее, как мукой обсы­ панное. — Да если ты... Да если я еще услышу... Да я тебя, сучья рожа, в тюрьме сгною... Трясущийся, тщедушный Гаврюхин, дрожащими руками дергаю­ щий жидкие усишки, был гадок. Хотелось ударить, прогнать. Сдер­ жался. Не было, не хватало работников. В Упродкоме, в кабинете, подписывая бумаги, рассказал Латчину. Латчин почтительно изогнулся, приложил руку к сердцу. — Конечно, это гадость. Но тем не менее, товарищ Аверьянов, вам надо лучше питаться. Выглядите вы очень скверно. Аверьянов покраснел, точно ему стало стыдно от того, что он плохо выглядит. На Латчина посмотрел смущенно, ласково. — Разве? — Конечно. Знаете, что я вам предложу. Не сочтите только это за гаврюхинскую гнусность. Приходите сегодня ко мне обедать. Я вас угощу. Улыбнулся, поднял голову. — Не подумайте только, что краденым. Жене родные кое-что из деревни привезли. Право, приходите запросто покушать. Не грех... Хорошо сказал Латчин. Как приласкал, как по голове погладил. И правду сказать — ныла последнее время дважды простреленная грудь, кровью иногда харкал, в глазах часто круги зеленые ходили, а под гла­ зами не сходили синие. Паек мал. Много работы. Работы многО больше,