Сибирские огни, 1989, № 11

кривоногой печке. Ты будешь ждать меня большая, сильная, ласковая. Я буду приходить вечером. Мы закроем двери. Красная ласково­ теплая печка будет беззлобно ворчать у нас в ногах. В окна мы уви­ дим звездное небо и снежные сине-белые сверкающие просторы полей. Белы, крепки, чисты будут наши тела и горячи, как снег. (Ведь снег не студит, а жжет). Снежинки — дни наших встреч. Будет падать снег времени. Будет расти большое, снежное, слепящее, зимнее чувство. (Помни — зимнее, всегда верное, крепкое, ясное). Я убежден, будет у нас белая, большая, неповторимая радость. И это будет не простая побелка старой, закопченной комнаты. Нет. Пусть вновь потемнеют стены нашей комнатки, пусть местами обвалится штукатурка, пусть в дыры обвалов, иногда помимо нашей воли, выглянет прошлое. Пусть. Оно будет мертво. Умрет и старая, серая, молчаливая комната. Новое, живое, маленькое существо огла­ сит ее звонким торжествующим криком. Новое, живое, маленьким одним криком перестроит заново всю комнату, в новые большие окна покажет нам, что мир велик, что жизнь прекрасна, что лучшее в ней — любовь. И счастливые, мы будем тогда вспоминать синее, звездное, зимнее небо, снежно-белые просторы полей, ворчанье раскаленной печки, тишину нашей белой комнаты, немую радостную муку наших тел, бившихся в страстном творческом поцелуе. Пусть идет снег времени. Пусть совершают свой путь снежинки — дни наших встреч. Я знаю, все проходит, умирает. Умрут, растают снежинки—■ дни наших встреч. Но черно-серая земля разлуки не будет голой. Новое, живое, маленькое существо будет бегать по ней, радостно кричать о торжестве жизни, о ее бессмертии. Снег падает. Падают снежинки — дни. Жду, когда настанет день, в который мы встретимся, и тела наши будут телами богов, творящих мир. Верю, что наш поцелуй будет бессмертен. Т в о й В.» К столу подходит жена. Вишняков краснеет, закрывает красным листом промокательной бумаги белый листок письма. Жена кривит губы. Щеки у нее трясутся. В глазах слезы. — Прячешь? Зинке письмо пишешь? Вишняков нервно вытаскивает белый листок, складывает вдвое, прячет в карман. Голос у него дрожит. — Да, Зине. Жена бледнеет, грузная, в широком капоте тяжело садится на стул. Стул хрустит. — С несколькими бабами путаешься. Вишняков вскакивает, срывает с вешалки шинель. Жена громко сморкается, всхлипывает, закрывает лицо носовым платком. Большое полное тело женщины студнем дрожит на стуле. Стул скрипит. Вишнякову противна жена. Вишняков стоит у дверей. Дергает себя за рукав, морщится. В Губпартшколе, в лекторской комнате, Вишняков пишет второе письмо Спинек. Первое лежит у него в кармане. Вишняков решает передать оба вместе. Не писать Спинек он не может. Видеться со Спинек, писать ей стало для него потребностью. «Еще хочу я сказать тебе о боли своей за тебя. Ты подумала, что я стану относиться или отношусь к тебе с брезгливостью после того, как узнаю или узнал, что ты была близка с X, У и др. Как мне было тяжело, как была ты несправедлива. Л. Андреев говорил: «Купивший женщину — зверь» Я добавляю: —: Обокравший женщину — зв'ерь вдвойне.