Сибирские огни, 1989, № 11

Доктор Зильберштейн, неоспоримо, необходимый, нужный ра­ ботник. Доктор Зильберштейн человек с огромной инициативой. Доктор Зильберштейн не только предохраняет носы живущих в горо­ де от проваливания, но и делает новые, вместо провалившихся. Кроме того, он пишет гениальную книгу, производит опыты над своей женой и ходит в губком РКП и губком РКСМ с предложением ввести принудительный еженедельный осмотр. И доктор Зильберштейн очень огорчается, когда его предложения отвергают оба губкома. Доктор Зильберштейн совершенно не понимает, почему партия так ревниво оберегает своих членов от всяких идеологических влияний и совершенно игнорирует опасность влияний физических, половых. Скурихин, Вишняков, Русаков, Спинек, доктор Зильберштейн днем, несомненно, нужные люди. А ночью? Разве доктор Зильберштейн откажется идти на другой конец города к больному? И разве коммунисты Скурихин, Вишняков, Русаков не схватят винтовки и не прибегут на площадь по первой партийной тревоге? Или Спинек откажется от дежурства в Губисполкоме? Конечно, доктор Зильберштейн пойдет к больному. Скурихин, Вишняков, Русаков пойдут с винтовками на Советскую площадь. Все пойдут,— когда вызовут. Но если никуда не вызывают и за окнами с шелестом черных мокрых юбок шлепает по грязи черная ночь? Если двухспальные стеганые одеяла грязны и в комнатах пахнет нафталином, старым залежавшимся грязным бельем и лампадным маслом. Тогда — каж­ дый делает, что хочет и как хочет. Ночь скрипит железом крыши. Скрипит лестница мезонина. Вишняков поднимается к Спинек. Жена Вишнякова провожает мужа злобным взглядом в приотворенную дверь. — К шлюхе пошел, коммунист идейный. Вишняков стучит в дверь к Спинек. Спинек закидывает руки за голову и идет к двери. Вишняков входит неуклюжий, в тяжелых солдатских сапогах, в потертом английском френче. От Вишнякова пахнет дегтем. Спинек в белом платье, с короткими широкими рука­ вами, напудренная стоит перед Вишняковым. Вишняков видит ровный алебастр рук женщины, обнаженных до плеч, тугой сверток золотых волос на голове. Спинек улыбается, декламирует: Ветер проникнул в замочную скважину и сказал — «приходи!» Дверь тихонько распахнулась и сказала — «иди»... Вишняков опускает глаза, не знает, куда девать длинные руки. — Это ваш девиз? Спинек кладет обе руки на плечи Вишнякова. Глаза Спинек косо­ ватые, блеклые, пусты, смотрят в сторону. — Виктор Алексеевич, последнее время я много думала о вас. Вишняков краснеет, неловко поводит плечами. Спинек опускает руки, садится. Вишняков рад, что может спрятать под столом свои сапоги и заплатанные брюки. Лицо у Вишнякова худое, с острыми углами скул. Нос неправильный, большой. Глаза узкие, черные. Черные подстриженные усы. Вишняков некрасив. Вишняков знает, что стыдного в этом ничего нет. Но ему все-таки стыдно. Вишняков трет переносицу, закрывает рукой нос. Спинек крутит на пальце золотое обручальное кольцо. Брови ее дергаются. Вишняков не может поймать ее взгляда. И вот, если внизу в темной комнате под стеганым, рваным, за­ саленным одеялом лежит усталая жена и глаза ее — глаза заезжен­ ной лошади. Если в доме тихо, так что слышно, как медленно, с моно­ тонным бульканьем стекает с крыши вода. Если рядом сидит золото­ волосая, синеглазая, бледная женщина и платье ее бело и легко. Тогда человек думает о чуде, и тогда он смел, красив.