Сибирские огни, 1989, № 11

Да, Ярослав Васильевич порой ворчал, был недоволен тем, что происходит в стране. Ругался резко и круто, напоминал, чья «в России диктатура». Потому что он жил тем, о чем сказано в последних строках стихот­ ворения о японском генерале: М ы счастливы , русские лю ди, тем счастьем заглавн ы м , больш им , что вечно гордились и будем гордиться народом своим. Ведь Смеляков сполна перенес все, что выпало на долю народа, когда его обманы­ вали, загоняли в искусно расставленные де­ магогами вентери, и народ бился, как рыба об лед. Поэт теми средствами, которые бы­ ли у него, стремился сохранить в человеке достоинство, видел всегда в человеке лич­ ность, а не винтик, который куда хотели, ту­ да и завинчивали «угрюмый вождь, вче­ рашний гений», и его подручные. Народу и его поэту надо было иметь стоический, не­ истовый характер, чтобы вынести все без­ жалостные удары времени. Трудно читать слова Смелякова о судьбе России: Е е страницы , зали ты е кровью , нельзя лю бить бездум ною лю бовью и не лю бить без пам яти нельзя. В конце 70-х годов в Новосибирском академгородке, в гостинице «Золотая до­ лина», я разговаривал с Василием Федоро­ вым. Говорили о Сибири, вспомнили Кеме­ рово 60-х годов. Он говорил, не скрывая своей тревоги: — А ведь я, пожалуй, и не знаю, кто сильнее и горше Смелякова любил Россию... И уже позже я прочитал у Федорова о книге «День России» Смелякова; «Некото­ рые наши критики, да и поэты, очень стыд­ ливо относятся к слову «Россия» — под тем предлогом, что-де нельзя всуе употреблять святое имя. Во-первых, всуе нельзя упот­ реблять вообще никакие имена, во-вторых, имя матери тоже святое, но это не значит, что сыновья должны перестать произно­ сить слово «мама». «День России» — отлич­ ное название». В последние дни лета 1972 года в Москве мне довелось быть пролетом. Мне сказали, что Ярослав Васильевич неважно себя чув­ ствует. Позвонил в Переделкино. Ответила жена — Татьяна Валерьевна. Попросила немножко подождать. Потом сказала, что Ярослав Васильевич просит приехать. До­ говорились встретиться через день, в первой половине дня... Торопился я в Переделкино... Первое, о чем спросил еще в коридорчике Татьяну Валерьевну: как чувствует себя Ярослав Васильевич? Утешения в ответ не услышал: — Делаю каждый день уколы — это немножко помогает... И напутствовала меня: — Проходите. И поговорите, не торопясь. Он ждал. Когда я вошел в комнату, где возле ка­ мина сидел Ярослав Васильевич, то встре­ тил те же добрые участливые глаза, тот же открытый и внимательный взгляд. В руке неизменная сигарета. Рукопожатие, может быть, и усталое, но крепкое. И медленный жест рукой: — Садитесь, Виктор. Рассказывайте, как живете в Новосибирске? Мной было не забыто выступление Яро­ слава Васильевича Смелякова по телевизору сразу после смерти Александра Трифонови­ ча Твардовского в конце прошлого года. Смеляков тогда выглядел болезненно-суро­ вым. Смерть .Твардовского его очень крепко ударши. Он сильно любил этого поэта. Писал о нем, о его работе. В тот раз в доме на переделкинской даче было заметно, что Ярославу Васильевичу холодновато. Да и предосенний день не отличался теплом. К чужим стихам, на мой взгляд, Смеляков всегда относился с интересом. Спрашивал: «Что написали?» Прозвучал такой вопрос и в тот предосенний день. Читать стихи Смелякову всегда было тревожно. Слушал он без форсированного интереса — ему действительно было интересно. Но читать было и небезопасно — оплошки он не про­ щал: мог нанести сокрушительный удар, не скупясь на сарказм. Я особенно волновал­ ся; как воспримет Ярослав Васильевич мое стихотворение «Баллада об учителе»? Яро­ слав Васильевич сказал, что стихотворение живое, каких-то замечаний нет. Добавил: — Это ваше стихотворение. И оно не вы­ глядит одиноким среди ваших стихов. Тогда я высказал свое желание посвя­ тить его Ярославу Васильевичу. Стихотво­ рение еще ни в книжке, ни в журнале не печаталось, поэтому я сказал: — Если вы, Ярослав Васильевич, не воз­ ражаете, то буду его предлагать для пуб­ ликации с посвящением вам? И раньше я посвящения не ставил перед стихами прежде, чем тот, кому стихотворе­ ние посвящалось, не прочитал его, не вы­ сказал своего отношения. От Смелякова я услышал: — Еще есть новые стихи? Читайте. А за посвящение могу только поблагодарить — мне это приятно. И пожелать вам успехов. В разговорах Ярослав Васильевич зача­ стую делился раздумьями о судьбах поэзии, поэтов. А повседневная действительность, пе­ реполненная несправедливостями, жестоко­ стью, доставляла мучений ему больше, чем кому-либо другому. Острота восприятия со­ циальных, нравственных проблем жизни, не­ возможность и нежелание уйти от них ста­ вили Смелякова на грань катастрофы, дово­ дили до крайности драматизм ситуации. Смягчить же каким-либо образом противо­ речия жизни в своем творчестве у него ни­ какого намерения не возникало. Наоборот, он не видел необходимости менять свои по­ зиции, когда утверждал: Н е так, конечно, как Есенин, но все ж нередко второпях я бы л предельно откровенен и в личной ж изни, и а стихах. Поэт как будто оказывается в каком-то все более и более сужающемся коридоре. О каких красотах жизни можно говорить? Красоты он отвергал и раньше. Но ситуа­ ция, о которой он пишет в стихотворении «Камерная полемика», ставит его в положе­ ние безвыходное, он не знает, что делать: ...А я бочком и виновато и споты каясь на ходу, сквозь эти ж енские лопаты , как сквозь ш пицрутены , иду. Болью переполнено стихотворение «Ра­ вель», о котором я говорил раньше. Невы