Сибирские огни, 1989, № 11

тренняя готовность человека наших дней к непредубежденному анализу мировоззрен­ ческих уроков истории всех времен и наро­ дов в духе антиутопизма. В главе о Кампа- нелле В. Тендряков живописует ситуацию «реализованной» утопии. Чем уже, одно­ образнее предлагаемый утопистами идеал, тем мрачнее и несвободнее оказывается по­ строенный под флагом данной утопии го­ род. И в нем всегда находятся люди, кото­ рым выгоден этот псевдоутопический полис, и они правят им под эгидой мнимой защиты общественных интересов. Антиутопические мотивы улавливаются во многих литературных произведениях о 20—30-х годах. Как нынешних, так и напе­ чатанных постфактум. Особо примечатель­ ны в этом контексте неповторимые творе­ ния А. Платонова — писателя, который од­ ним из первых столкнул ультраромантиче- ские иллюзии и газетные идиллии времен индустриализации и коллективизации с правдой реального быта. Неповторимость «возвращенной прозы» А. Платонова в том, что он в «Чевенгуре» и «Котловане» освобождался от собствен­ ных заблуждений, характерных для поко­ ления участников революции. Он прозрел, что подобными заблуждениями жить нель­ зя. Благодаря А. Платомову мы видим, как из утопии теоретической возникает утопия «реализованная»; как идеология «реализо­ ванной» утопии вступает в трагический кон­ фликт с грубой, тягостной, безысходной действительностью самоубийственного «ве­ ликого перелома». А. Платонов поставил вопрос, от которо­ го и сегодня мурашки бегут по коже: а есть ли вообще выход из «чевенгурского» котло­ вана? 'Тем, кто истерически суетится в ма­ шем сегодняшнем Чевенгуре и боится поте­ рять остатки иллюзорных привилегий, пора бы понять, что они тоже давно на дне котлована и стенки его вот-вот обрушатся. Антиутопическими наблюдениями делится с читателем и А. Рыбаков в «Детях Арба­ та». Восхождение Сталина по ступеням власти здесь изображается на фоне цинич­ ной игры звонкими лозунгами и многообе­ щающими девизами. Сталин однажды раз­ мышляет так: «Идея — лишь повод для ре­ волюционера. Всеобщее счастье, равенство и братство, новое общество, социализм, ком­ мунизм — лозунги, поднимающие массу на борьбу». Для жизнеспособной политики бремя самодовлеющих лозунгов, утратив­ ших единство формы и содержания,— одно из самых тяжелых. Произведения, подобные «Детям Арбата», берут на себя задачу в значительной мере внелитературную. Они пытаются восполнить пробелы, существующие в нашей памяти из-за долгого молчания исторической нау­ ки. Не случайно самое интересное и самое спорное в романе А. Рыбакова — это внут­ ренние монологи Сталина и других полити­ ческих деятелей (Кирова, Орджоникидзе...). Поиски эгоистических мотивов сталинско­ го поведения сочетаются в этих монологах с косвенной а в т о р с к о й трактовкой собы­ тий, происходящих в стране. И, конечно, странно, что отрицатеьный герой вместе с тем служит проводником авторских истори­ ческих воззрений. В результате становится двусмысленным и скрытомногозначным все содержание монологических сцен. Много­ значность в данном случае затрудняет контакт повествователя с читателем, ибо порождает смешение противоположных то­ чек зрения — автора и действующего лица — в границах одного и того же текста. И ощущение игры автора с читателем. Произведения, коллизии которых настой­ чиво напоминают о вопиющих нарушениях справедливости в годы военного коммунизма и культа личности, выстраиваются в середи­ не 80-х в целую галерею. Вокруг них идут споры о характере огромной эпохи и ее деятелях. Очевидно, что роман А. Рыбако­ ва, породивший на удивление острую и обильную полемику, вовсе не центральное по значению произведение в этой галерее. Обновление исторического самосознания — естественное дело, хотя на «возвращен­ ных» публикациях и лежит печать траги­ ческой отсрочки. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Только чувство опоздания застав­ ляет подумать о том, что повторять одно и то же о культе личности и соревноваться в поисках козлов отпущения — пагубно. Мрачных фактов прошедшей политической жизни хватило бы на сотню трагедий, и некоторые из них написаны. Сегодня, когда немало сказано и показано, споры об исто­ рических оценках нуждаются в глубокой проверке самих методов исторического мы­ шления, занятого судьбой советского Леви­ афана. Обсуждение исторической проблематики, начатое прозой, было буквально подхваче­ но публицистикой. Бесспорно, событийным выступлением на исторические темы стала статья И. Клямкина в «Новом мире» «Ка­ кая улица ведет к храму?» (1987, № 11). Самое главное в статье — это предложение осмыслить прошлое, ничего не вычеркивая в угоду субъективным прихотям или злобе дня. Удивительно, что И. Клямкин взялся решать задачу, очень похожую на ту, ко­ торую решают герои романа В. Тендрякова «Покушение на миражи». Только В. Тендря­ ков предложил героям провести абстракт­ ный компьютерный эксперимент на тему: что было бы в мировой истории без Христа? А И. Клямкин ишет ответ на вопрос, могла ли российская и советская история XX века быть не столь скачкообразной и обойтись без многократной массовой «мясорубки». Ответы прозаика и публициста явно пере­ кликаются и тяготеют к фатальному за­ ключению: на всем лежит знак неустрани- ной необходимости. Конечно, переигрывать историю в уме, задним числом — дело сомнительное. Проще принять, что она состоялась и мы должны отталкиваться от нее как от горького фак­ та. Но все-таки, в истории, несмотря на действие устойчивых законов человеческой природы и жизнедеятельности, есть место и случаю, и выбору людей, принимающих крупные политические решения, выдвигаю­ щих социальные программы и концепции. Любая, самая критическая ситуация исто­ рии — это всегда перепутье. Как ни больно для души, а надо согла­ ситься, что «победили тогда сильнейшие»; «другого «проекта застройки» нашей ули­ цы, способного конкурировать с коллекти­ визацией, в ту пору не было»,— считает И. Клямкин. Я понимаю автора статьи. Одно дело — вопрос «Почему так было?», другое — «Кто был прав, а кто — виноват?». В пер