Сибирские огни, 1989, № 11

отчуждения, духовного спада и девальвации господствующих ценностей (вспомним ми­ роощущение барокко, «пассивного» роман­ тизма, декаданса), в литературе и фило­ софии возрождалось стремление к религи­ озным и фольклорным первообразам, к «вечной мудрости». Только при этом всегда возникал вопрос, чему служит религиозный и мифотворческий пафос: удалению от мира ради личного самоутешения или к новому контакту одухотворенной личности с миром ради преодоления ложных прельщений и очищения от них во имя совместного выхо­ да людей из тупиков земной жизни. Трагические потрясения XX века не могли не повлиять на светскую идеологию, вы­ росшую из прогрессистских концепций XVIII—XIX веков. И мировая, и европей- ская, и собственно советская история ми­ нувших десятилетий изобиловала неслы­ ханными социальными переворотами и пе­ репадами. Для старых теорий и обществен­ ных проектов эти перевороты и перепады явились жестким испытанием, результаты которого требуют сегодня объективного признания. Ведь системная социология диктует рассматривать любые идеи приме­ нительно к практике и через нее. Сколько ни толкуй о «застое», но соци­ альное мироощущение советского общества глубоко изменилось в 60—80-е годы. Сле­ дует обратить особое внимание на оконча­ тельный упадок массовой веры в прямоли­ нейный прогресс и близкую благодать, в безостановочное восхождение людей по ступенькам Истории согласно собственным планам. Все более животрепещущими ста­ новились материальные и духовные вопро­ сы Настоящего, темы сегодняшнего индиви­ дуального существования и социального самосохранения. Кризисные тенденции в наше.м обществе породили, с одной стороны, духовный им­ пульс к новой рациональности, к реально­ му правовому преодолению сложившейся ситуации, с другой — импульс к религиоз­ но-мистической компенсации жизненных противоречий, отчаяния и отчуждения. Этот последний импульс переживается особенно сильно именно литературой потому, что безоглядная вера в Природу и Историю уже не имеет прежнего авторитета. Запас «земных» сверхаргументов, характерных для рациональных светских идеологий, исто­ щился. Отсюда — духовный кризис... Литература 60—80-х дает множество пря­ мых и косвенных свидетельств пестроты и противоречивости новейших нравственных исканий. При этом художественное самосо­ знание зачастую опережает общепринятую философию и «школьную» науку. Их глав­ ная слабость — это утрата творческой реф­ лективной связи с реальностью в ее истори­ ческой данности. Литература 60—80-х пришла к мифоло­ гической и религиозной символике через откровенный неореализм и социальный ана­ лиз, через идею Личности. Впрочем, были здесь также попытки возрождения ретро­ спективных утопий, идеализирующих про­ шлое в пику настоящему. Но и ретроспек­ тивные утопии не обходились без защиты Личности. Вот почему в «Покушении на .миражи» В. Тендрякова и «Плахе» Ч. Айт­ матова связь религиозно-философской сим­ волики с гуманистической традицией не­ сомненна. Не человек для субботы, а суб­ бота для человека,— напоминает В. Тенд­ ряков. Но проблема возрожденной духов­ ности, предпочитающей человека «субботе», здесь только еще поставлена. Закономерен вопрос: допустимо ли смеши­ вать религиозные образы с идеями реально­ го гуманизма, призывающего людей дея­ тельно осваивать обстоятельства собствен­ ного земного бытия? Думаю, что ничего ложного в таком «смешении» нет, посколь­ ку образ Христа включает в себя идею истинного закона, личного достоинства и моральной свободы. Тут особо важен дух творчества, а не буква идеологической формы. Ведь г у м а н и з м и ч е л о в е ч ­ н о с т ь — это те духовные ценности, кото­ рые в данной исторической ситуации слу­ жат п р е о д о л е н и ю п с и х о л о г и и о т ч у ж д е н и я и помогают поддержать сопричастность личности народу, обществу и человечеству. Сравнивая произведения В. Тендрякова и Ч. Айтматова, замечаешь как сходство, так и различие их подхода к религиозным сце­ нам. Оба писателя понимают, что религиоз­ ный опыт, как и любая форма идеологии, не может полностью предрешить индивиду­ альный выбор между конкретным добром и злом. Люди остаются людьми, человеческая природа — человеческой природой. Вот по­ чему мудрость и жертвенность немногих имели уникальное духовное значение во все времена. Вот почему образ Христа жи­ вет в литературе. Вековой религиозный опыт располагает такими средствами проникновения в духов­ ный мир личности, очищения, самодисцип­ лины и сплочения людей, какие большин­ ству светских идеологий пока не по плечу. Примитивное пренебрежение к религиозной культуре и религиозной этической практи­ ке не делает светские идеологии прочнее. Вместе с тем простое возвращение к бук­ ве отдельных религий не может удовлет­ ворить современную потребность в абсолю- тах, работающих на самую традиционную и вечную сверхзадачу морали,— самосохране­ ние и спасение человека, общества, цивили­ зации, несмотря на явные исторические ан­ тагонизмы. Айтматовский Авдий заново со­ знает это, пытается выйти из трагического тупика, страдает от своего практического бессилия и погибает... Религиозные проблемы находятся в тес­ ной связи с проблемами национальными. Не приходится забывать, что автономные религии часто выступают орудием не тер­ пимости и человеколюбия, но национальной и политической розни. По крайней мере ре­ лигиозный фанатизм легко сливается с обычным национализмом и экстремизмом. Не потому ли странный герой Ч. Айтматова ищет исхода в гуманистическом богоиска­ тельстве универсального христиански-син- тетического типа? Вместе с тем для Ч. Айт­ матова, конечно, не тайна, что утонченные духовные идеалы могут легко рассыпаться под ударами грубой жизни. Ибо люди по- прежнему не ведают, что творят. ПЕРЕД ЛИЦОМ ИСТОРИИ В. Тендряков помогает прочувствовать еще одну важнейшую примету современно­ го общественного самосознания; это вну