Сибирские огни, 1989, № 11

преступности и преступных нравов — общая черта произведений Распутина, Астафьева, Айтматова; и это не детективный прием, а кричащее социологическое свидетельство. Любопытно, что Авдий спорит с дельцом Гришаном, идеологом дикого эгоизма и материальной наживы, но с Обер-Кандало- вым, бригадиром «мясозаготовителей», гла­ варем псевдогосударственной «хунты» спо­ ра не возникает. Некогда и не о чем спорить, ибо преступник, присвоивший се­ бе права и власть государственного лица, бесчеловечнее всех прочих. Ни Бога, ни Природы для него не существует. Защищая сайгаков, Авдий действует уже не столько как вымышленный искатель но­ вой религии, сколько как человечный че­ ловек. Наверное, поэтому в тягостной сце­ не гибели Авдия Айтматов-теоретик и Айт- матов-художник все-таки находят друг романе В. Белова «Все впереди» налицо многие мотивы, характерные для произве­ дений середины 80-х. Наркомания и алко­ голизм, катастрофы природные и техниче­ ские, бог и дьявол, повреждение нравов и разгоряченные национальные чувства — все­ го здесь в избытке. Но вот глубокого по­ нимания сегодняшней социальной ситуации и художественного чувства меры роману, увы, недостает. С сожалением приходится согласиться с теми, кто видит в романе по большей части отражение психологии, свой­ ственной определенному типу современных обывателей. Д. Урнов, говоря о героях романа, отыскал забавное слово: «пентюхи» «Броде бы. по своему положению, истин­ но современные граждане, вооруженные всеми средствами новейшей коммуникации, а на деле, по условиям — какие-то былин­ ные сказители, вот они и слагают предания, причем не только о минувшем, но и о теку­ щем: как об императоре Николае и прези­ денте Кеннеди, так и о мировых заговорах, стихийных катастрофах, кроме того, еще и о самих себе» («Бопросы литературы», 1987, № 9, с. 131). Действительно, ведущие герои В. Белова берутся судить обо всем подряд, как шук­ шинский Глеб Капустин в рассказе «Сре­ зал», не особенно утруждая себя выбором доводов, а тем более их проверкой. Режет себе и режет. ПолучьГлась, по выражению Д. Урнова, «мешанина в мозгах». Но «меша­ нина» эта не безобидна. Она сопутствует претензиям на приоритет в толковании рус­ ского патриотизма и «почвенного» мировоз­ зрения. Только есть ли тут истинная почва? Пытаясь объясить этот сумбурный «не- беловский» роман, стараюсь заглянуть в душевный мир В. Белова, о котором я не раз писал в самом положительном тоне. Может быть, тут косвенно сказалась заста­ релая обида писателя-деревенщика за русское крестьянство, за его исторические беды и горести? Но если так, то обида эта в данном случае выразилась крайне пре­ вратно. Она не нашла опоры в трезвом ра­ зуме, обросла мещанскими «комплексами» и предрассудками. Герои романа избирают самый ненадежный и старый, как мир, вы­ ход из духовного кризиса — чужебесие. Только вряд ли живая память о народных страданиях и утратах сможет обогатиться за счет подобного подхода к действитель­ ности, к подлинным проблемам русского национального возрождения, и главное, развития, конкретная концепция которого отсутствует, как ни прискорбно, как_ раз у крикливых поборников этой насущной идеи. В. Белов взялся за сочинение русско-ев­ рейского диалога между Медведевым и Бри- шем, стравливая героев, нагнетая морально­ идеологический конфликт на чисто нацио­ нальных основаниях. И что же? Характеры «русского» Медведева и «еврея» Бриша получились плоскими, безжизненными, не вызывающими простого психологического доверия. Что касается философии романа, то идея русского национального возрожде­ ния, которую автор вроде бы искренно лелеет, оказалась низведенной до лубоч­ ного фарса. Фарс получил продолжение в грубой критической перебранке... Не стоило бы об этом писать, щадя вы­ сокую репутацию русского писателя, но ведь он сам навязал нам, читателям, эту раздутую, многократно исковерканную конъюнктурной пропагандой — нашей и за­ рубежной — тему. Разумеется, тут дело не в самом В. Белове, а в том, что его роман превратился в явление литературно-груп­ повое. Не секрет, что ныне литературная полемика узконационального толка обросла всевозможным — как «правым», так и «левым»,— политиканством. В этом контек­ сте любое, даже самое честное высказыва­ ние о «русской идее» и национальной само­ бытности культуры обрекается на доктри­ нерское, вульгарное восприятие. Как след­ ствие, затушевывается реалистическое осоз­ нание и российской, и советской действи­ тельности, искажается отношение к куль­ турным ценностям. Я уж не говорю об охотниках подсовывать под русский па­ триотизм примитивные казенные представ­ ления о советской «великодержавности». Что касается русофобии, о которой сей­ час то и дело напоминают запальчивые по­ лемисты, то она несомненно заслуживает резкого отпора, как и любое выражение нациофобии. Но только не нужно при этом делать вид, что мы, гордые великороссы, не умеем различать национального и услов­ но-политического значения слов «Россия», «русские», «отечество»... Не годится выда­ вать критику и самокритику государствен­ ных институтов и государственной полити­ ки за национально-этническую неприязнь к русским людям, русскому народу, русской культуре. Путаница и подмена понятий в этом вопросе есть прямое потворство ко­ рыстной идеологической демагогии, обслу­ живающей под покровом патриотической фразеологии военно-бюрократическую ру­ тину. А вообще-то давно известно, что па­ триотизм и любовь к родине проверяются не словом, а делом, заботой о реальном благосостоянии и престиже государства. В этой связи вот что любопытно: в пуб­ лицистике В. Белова было сделано много конкретных и веских суждений о подлин­ ных бытовых бедах России, о разрушении русского крестьянства, о вопиющих наруше­ ниях российской экологии, о парадоксаль­ но-противоречивой (централизующей и вме-