Сибирские огни, 1989, № 11

движение современной прозы почти совсем приостановилось, текущий литературный процесс окончательно сбился с привычного ритма’. Тем любопытнее оглянуться еще раз на произведения известных авторов, уже пережившие первую волну читатель­ ских отзывов. И поговорить не об эмоциях, а об идеях. При ближайшем рассмотрении выясняет­ ся, что спектр общественного самосознания зависит от сложения коренных жизненных проблем — э к о н о м и ч е с к и х , п о л и ­ т и ч е с к и х , и с т о р и ч е с к и х , д у х о в ­ н о - н р а в с т в е н н ы X... В прозе и пуб­ лицистике эти проблемы нередко перепле­ таются самым причудливым образом. Вот почему приходится начать с нескольких отдельных мыслей, подсказанных движени­ ем литературы. НОВЫ ли новинки СЕРЕДИНЫ 80-х! В повести В. Распутина «Пожар» есть такая сцена: продавщица отказывается от­ крывать горящие склады, потому что боит­ ся отвечать за товары. «Не буду! — запальчиво отвечает она.— Тушите. А открывать не буду. — Сгори-и-ит! Мать перемать! • • • ■ • — Тушите. А открывать, чтоб растащи­ ли, я не обязана. Тушите.— Она зарыдала». Истерика на пожаре — дело понятное, особенно когда так замысловато решаются вопросы материальной ответственности. Но все же главным героем в повести В. Рас­ путина стал человек, который в ночь по­ жара, среди всеобщей сумятицы жаждет помочь восстановлению порядка и совест­ ливо размышляет о причинах пожара жиз­ ненного. Но что там совесть, когда при свете огня открылись глазам Ивана Петровича все­ возможные язвы привычного быта. Люди портятся, природа гибнет, земля уходит из-под ног. Чем, кроме памяти о былой об­ щинной взаимовыручке, может утешить се­ бя этот «маленький заблудившийся чело­ век, отчаявшийся найти свой дом»?.. Именно повесть «Пожар» заявила об эво­ люции общего художественного мироощу­ щения и этим как бы задала тон прозе се­ редины 80-х. Каковы признаки этого ново­ го состояния? Прежде всего — нарастаю­ щее отчуждение современного человека от общества, затем — отчаянные апокалипти­ ческие мотивы и, наконец, неудовлетворен­ ность общим состоянием мира. Отзвук этих настроений явственно слышен в полемич­ ных произведениях, которые были в цент­ ре дискуссий в 1986—1988 гг.: в том же «Пожаре» В. Распутина, «Печальном де­ тективе» В. Астафьева, «Плахе» Ч. Айтма­ това, «Все впереди» В. Белова... Правда, уравнивать их ни с идейной, ни с художе­ ственной точки зрения, на мой взгляд, не­ целесообразно. Конечно, провести аналогию между Лео­ нидом Сошниным, героем В. Астафьева, ь П оявление новых повестей В. М аканина («У трата». «О дин и о д н а» ), С. К аледина «Сми­ ренное кл ад би щ е» , М . К ураева «К апитан Д ик- штейн» и некоторы х других произведений не из­ менило общ елитературной атм осф еры в целом . и Иваном Петровичем, героем В. Распути­ на, не составит труда. Их родннт вера в традиционные «общинные» ценности и серь­ езное отношение к собственному делу, тре­ вожное осознание несовершенств общест­ венного быта и растерянность перед все- разъедающей суетой сует, пьянством, бес­ культурьем. Все вокруг — как в трясине, в болоте. Есть, впрочем, одно заметное различие между этими героями. Иван Петрович — озабочен, растерян, но внутренне собран. Сошнин — раздражен, даже взвинчен. Только ближе к развязке романа он опом­ нится, смягчится, а вначале... «Леонид Сошнин возвращался домой в самом дур­ ном расположении духа». А встречная жизнь будто специально подливает масла в огонь его распаленной души. Типография в Вейске — дряхлая, издательство «ютит­ ся» в двух с половиной комнатах, дверь рассерженно крякает, редакторша (местное «культурное светило»)— просто мегера и пошлячка, на улице мелкий дождь, нога ноет, редакторша тоже раздражена, с же­ ной Сошнин в разладе... А тут еще пьяные хулиганы лезут на рожон, грань между миром преступным и миром житейским, того гляди, совсем исчезнет. Литературная критика не преминула за­ метить, что В. Астафьев «обкладывает» ге­ роя и читателей множеством фактов ненор­ мальной, изломанной, обессмысленной жиз­ ни. Но именно то обстоятельство, что герой романа чрезвычайно раздосадован и взвин­ чен, налагает печать на психологический рисунок повествования: растет ощущение, что однотипные факты нарочито стягивают­ ся в одну точку. А тут еще хочется разом найти объяснение всем тяжким впечатле­ ниям... Меня мало убеждают попытки В. Ас­ тафьева объяснить всевозможные житей­ ские аномалии загадочностью «русского характера»: «Он понимал, что, среди про­ чих непостижимых вещей и явлений, ему предстоит постигнуть малодоступную, до конца еще не понятую и никем не объяснен­ ную штуковину, так называемый русский характер, приближенно к литературе и воз­ вышенно говоря, русскую душу... Может быть, объяснит он в конце концов хотя бы самому себе: отчего русские люди извечно жалостливы к арестантам и зачастую рав­ нодушны к себе, к соседу — инвалиду вой­ ны и труда? Готовы последний кусок от­ дать осужденному, костолому и кровопус- кателю, отобрать у милиции только что бу­ шевавшего хулигана, коему заломили руки, и ненавидеть соквартиранта за то, что ^он забывает выключить свет в туалете, дойти в битве за свет до той степени неприязни, что могут не подать воды больному, не торкнуться в его комнату...». «Ницше и До­ стоевский почти достали до гнилой утробы человечишка, до того места, где преет, зреет, набирается вони и отращивает клыки спрятавшийся под покровом тонкой чело­ веческой кожи и модных одежд самый жуткий, сам себя пожирающий зверь. А на Руси Великой зверь в человеческом облике бывает не просто зверем, но звериной, и рождается он чаще всего покорностью, без­ ответственностью, безалаберостью, жела­ нием избранных, точнее самих себя зачис­ ливших в избранные, жить лучше, сытей